Последнее время Вадим почти не видел Виктора: то он в консерватории, то у него концерт, а сегодня – уехал в театр. Ася осталась дома: контрамарку прислали на одно лицо.
Ася предложила Вадиму посидеть во дворе. Вадим рассказывал что-то веселое, но Ася, кутаясь в вязаную жакетку, слушала его рассеянно. Было необъяснимо грустно, и она не могла понять, отчего эта грусть – от осенней ли погоды или, может быть, оттого, что Вадим скоро уйдет, а впереди – долгий– долгий вечер в ожидании мужа… Не выпьет ли он опять лишнего? Ничего страшного в этом, конечно, нет. Но неприятно. И весь вечер надо ожидать, и думать, думать…
Виктора Дмитриевича пригласил на премьеру Аркадий Чернов. Спектакль был интересный, Аркадий играл с большим подъемом.
В последнем антракте билетерша передала записку от Чернова – он звал отметить премьеру; Виктор Дмитриевич согласился – и не пожалел.
Ужинали в отдельной комнате «Универсаля». Актеры были большей частью молодые, за столом не умолкал хохот. Виктор Дмитриевич заразился общим настроением и очень понравился всем.
После этого случая Виктор Дмитриевич не раз проводил вечера с компанией Аркадия. Его лишь смутило, когда он узнал, что Чернов, оказывается, пьет не только со всеми от случая к случаю, а и каждый день.
В ответ на высказанные опасения Аркадий рассмеялся:
– Ерунда! Ты знаешь, как пил Шаляпин? А Мочалов? В этом греха нет. Грех – бездарности лезть в искусство. Такой вот тип и не пьет, и пыжится, и тужится… а… таланту-то все равно нет. Его ведь даже по литерным карточкам самому большому начальству не выдают… Талант нуждается во вдохновении. А вдохновение… – он выразительно постучал узкими ногтями по опустевшему графину и, подозвав официанта, попросил повторить заказ. – Эта истина стара, как мир…
Встречаясь с Аркадием, Виктор Дмитриевич устраивал себе отдых. В остальные же дни он, как и раньше, много работал и в консерватории, и дома, готовился к очередным концертам, писал.
Ася тоже, случалось, чертила дома. Ее радовало, что Виктор живо интересуется ее делами. Она показывала ему эскизы, сообщала о новых проектах.
– Есть решение правительства о создании около Ленинграда курортной зоны – до самых Терийок. Это будет Северная Ривьера. Ты подумай, ведь только что кончилась война…
Он любил слушать Асю. В это время она казалась ему еще привлекательнее, чем обычно, – строгие, скупые движения, милое, улыбающееся лицо. Он горячо говорил жене:
– Мы должны с тобой многое успеть сделать. Столько всяческих замыслов!.. Хочу написать несколько пьес для детей, музыку к маленьким пушкинским трагедиям, а потом… потом – симфонию о счастливом человеке… нашу с тобой симфонию… Хватило бы сил!..
В осеннее ненастье Виктор Дмитриевич, к собственному удивлению, начал замечать, что ему иногда не хватает Аркадия и его компании. Темный блеск непросыхающих луж, сморщенных под ветром, как старческая кожа, нагонял уныние. Посидеть бы сейчас за столиком в ресторане, поболтать, посмеяться.
Он сам созванивался с Черновым, и тот никогда не отказывался от встречи.
Аркадий по-прежнему бывал весел и не признавался, что переживает трудные дни. В спектаклях, в которых он исполнял центральные роли, ему стало не хватать дыхания, он еле дотягивал до конца, в последнем акте играл плохо, истощенный и немощный: душою он был глубоко в образе, а физически – бессилен. Понимая, что причиной тут – водка, Аркадий не хотел даже самому себе сознаться в этом. Его стали снимать с больших ролей. Он был оскорблен и возмущался, – известные, вековечные в театре интриги. Талантливых людей всегда стараются затереть. И пил еще больше.
Расставаясь с Черновым и возвращаясь домой навеселе, Виктор Дмитриевич всякий раз чувствовал, как в душе его поднимается тоска, досада на самого себя.
Туманная завеса отгораживала дом. С дороги виднелись только расплывчатые пятна позднего света в нескольких окнах. Силуэты высоких деревьев в саду прорисовывались неясно. И мысли были неясные, вязкие. Мучило сознание, что приходишь домой опять выпивши. Но в то же время в рассуждениях появлялась хмельная легковесность, – ведь ничего плохого, собственно, он не делает. Так зачем же и мучиться понапрасну?
У него выработалась новая привычка: прежде чем позвонить к себе, заглянуть в одно из выходивших в сад окон – что дома?
По запотевшим стеклам скользили смутные тени. Виктор Дмитриевич приподнимался на носки, видел Асю за книгой или чертежом и шел звонить уже с совсем тяжелым чувством.
Он ожидал столкновений, укоров. Но Ася, убирая ватман, рейсшину, карандаши и накрывая поздний ужин, встречала мужа без попреков. Пусть не думает, что она посягает на его независимость и хочет держать на привязи около себя.