— Его не уберут, — твердо сказала Эми. — Обещаю тебе, Пьетро! Понимаешь?
— Но Анджеле не нравится, что я так привязан к Джасперу, он это чувствует и грубит ей. А что, если она попросит Луку отдать его? Я знаю, она ненавидит Джаспера!
— Лука этого не сделает. — Говоря это, Эми не испытывала ни тени сомнения. — Он слишком любит тебя, чтобы так поступить. Если не веришь, спроси его сам, — предложила она. — А теперь пойдем в твою комнату, пора ложиться спать.
Когда мальчик вышел из ванной, помывшись и переодевшись в пижаму, Эми похлопала рукой по постели, на которой сидела.
— А теперь, если хочешь, я расскажу тебе сказку, — предложила она с теплой улыбкой. — Только обещай закрыть глаза и постараться уснуть.
Придумывание сказок для Пьетро превратилось в подобие ритуала почти с первого ее вечера в этом доме. Даже после рождения Доменико она приносила его в спальню Пьетро, и малыш, лежа со своим юным дядей, пускал пузыри, дрыгал ножками и, казалось, тоже получал удовольствие от сказки.
Воспоминание было слишком болезненным, и она поскорее начала фантазировать, надеясь отвлечь и себя и мальчика от грустных мыслей.
Однако, когда десятью минутами позже в комнату вошел Лука, первые же слова Пьетро были о попугае.
— Эми сказала, что ты не отдашь Джаспера. — Он старался, чтобы его голос звучал уверенно, но в нем явно сквозило беспокойство.
Лука обменялся с ней взглядом.
— И Эми была права. — Он ободряюще улыбнулся. — Как тебе вообще могло прийти в голову такое? Просто невозможно представить нашу семью без Джаспера, он ведь часть ее. Хотя и довольно беспокойная часть… Что бы он ни натворил, он останется здесь, Пьетро. Верь мне.
— Я тебе верю, Лука. — Эми до боли прикусила губу. Когда-то она тоже говорила так, но это больше не повторится. — Эми рассказывала мне историю о мальчике, у которого была волшебная гоночная машина. — Пьетро был без ума от автомобилей всех марок и размеров. — Хочешь тоже послушать? — великодушно предложил он.
— Ты не против?
Лука посмотрел ей прямо в глаза, и Эми кивнула, с трудом выдавив холодную улыбку. Это было слишком мучительно, слишком напоминало давно прошедшие дни.
— Разумеется. — Выдержав его горящий взгляд, Эми вновь обратилась к Пьетро, который свернулся клубочком под одеялом. — А ты не хочешь помолиться сейчас, пока я еще не продолжила? Вдруг ты уснешь?
— Хорошо.
Лука уселся в кресло, закинув ногу за ногу, и, не отрываясь, смотрел на Эми, пока Пьетро по-детски наивно обращался к Богу. Но вот он дошел до слов:
— И, пожалуйста, Господи, позаботься о моей маме, ведь она сейчас у тебя. Передай, что я очень скучаю по ней… Но я рад, что Доменико теперь не одинок. Он любил, когда с ним играли, а теперь мама сможет быть с ним все время…
Тут Лука резко поднялся с кресла, пересек комнату и, повернувшись к ним спиной, уставился в окно. Поза его была напряженной, руки глубоко засунуты в карман брюк.
Так он и стоял молча там все время, пока Эми досказывала сказку. Наконец размеренное дыхание мальчика показало, что он уснул. Тогда Эми тихо окликнула Луку и, когда, тот повернулся, кивком указала в сторону двери.
Но очутившись на полутемной лестнице, молодая женщина неожиданно почувствовала смущение и неуверенность. Куда делась та решительная женщина, которая увела Пьетро из столовой? Когда она заговорила, голос ее слегка дрожал.
— Спасибо за то, что успокоил малыша. Мне кажется, ему нужно было услышать это из твоих уст. Для него Джаспер больше, чем просто попугай.
— По-моему, он для всех больше, чем просто попугай, — сухо и язвительно заметил Лука.
— Нельзя винить Джаспера в том, что он защищает себя, — возразила Эми и резко остановилась, поняв, что ненароком подтвердила его слова.
— Вот видишь? — Непринужденно прислонившись к стене, он скрестил руки на груди и внимательно посмотрел на нее. — Ты ведь сама приписываешь этой птице человеческие качества и знаешь, так же как и я, что Джаспер отлично понимает то, что говорит. Этот попугай даст нам всем сто очков вперед.
— Если даже и так, в чем я совсем не убеждена, — торопливо добавила она, — то Анджела это заслужила.
— Думаешь? — Лука выпрямился, в его глазах засветилась насмешка. — Не говоря уж о физической невозможности того, что он ей предложил, вряд ли это полезно для ушей мальчика. Однако… — подняв руку, он остановил уже готовый вырваться у нее протест, — попугай отнюдь не виноват в своей «испорченности».
— Разумеется!
В ее голосе прозвучала такая горячая благодарность, что он обратил на это внимание.
— Значит, ты не ожидала, что я разумно подойду к вопросу? — мягко спросил Лука. — И считала будущее Джаспера сомнительным?
— Вовсе нет! Я знала, что ты не сделаешь ничего, что расстроило бы Пьетро. И ни на минуту не усомнилась в том, что попугай останется в доме. Ты слишком хорошо понимаешь Пьетро… — Голос Эми прервался: Лука подошел ближе, и его бесстрастное лицо и напряженный взгляд подействовали на нее парализующе.
— Зато я совершенно не понимаю тебя, — тихо сказал Лука. — Можно было объяснить твое желание уехать на время от воспоминаний, неотступно преследовавших тебя в этом доме, от боли, даже… от меня. Но теперь… Мне казалось, что время лечит. Разве не так?
— Неужели ты действительно думаешь, что я смогу просто взять и забыть прошлое? — спросила она с нескрываемой горечью.
— Нельзя же вечно жить прошлым, Эми. Или окружать себя непроницаемыми стеклянными стенами. Я тебе этого не позволю!
— Лука…
— Мы должны поговорить о том, что с нами произошло. Как бы это ни было болезненно…
— Нет! — Неужели он полагает, что она будет обсуждать с ним его роман с Франческой? Или что после долгих месяцев ее одиночества и отчаянных попыток научиться жить без него он сможет, объяснив свое предательство тщательно подобранными словами, затащить жену в постель? Ведь все сводится именно к этому — к обычной мужской похоти! — Мне нечего тебе сказать, Лука, — медленно, делая ударение на каждом слове, произнесла Эми. — Слишком поздно.
— Это неправда, и подобное объяснение для меня неприемлемо. — Вся мягкость, звучавшая доселе в его голосе, куда-то исчезла. — В моем словаре нет выражения «слишком поздно»!
— Я не…
— Ты знаешь меня пять лет, и большую часть этого времени мы прожили вместе, — продолжал он, не обращая внимания на попытку протеста. — И ты знаешь, что, в конце концов, я всегда получаю то, что хочу. У меня нет намерения отказываться от своих прав на тебя, пора понять это.
— У тебя нет на меня прав! — горячо возразила Эми. — Ты потерял их — и никакой суд не докажет обратного. Как ты мог…
— Лука? — Пронзительный голос Анджелы врезался в их жаркий спор. — Что-нибудь не так? С Пьетро все в порядке?
— Черт побери! — выругался Лука. Собрав волю в кулак, Эми обернулась к остановившейся при виде них Анджеле. Взгляд ее раскосых глаз был холодным и изучающим, но она уже успела принять тот любезный и невинный вид, который всегда напускала на себя в присутствии брата.
— Мы так беспокоились! — Изящным жестом тонкой, прекрасно наманикюренной руки она указала на стоявшего поодаль Бернардо. — Пьетро так плохо ел, что мы подумали— не болит ли у него живот. Бедный мальчик!
— Нет, с животом у него все в порядке. — Раздавшийся позади Эми голос Луки был спокоен. — Он волновался за Джаспера — только и всего. И имей в виду: я не желаю больше выслушивать предложения вроде того, что прозвучало перед ужином. Попугай останется здесь, что бы ни случилось, и это мое окончательное решение!
— Ну разумеется! — Анджела прекрасно изобразила удивление. — Это же все несерьезно, Лука, неужели ты не понимаешь? Мне-то все равно, но Пьетро чересчур привязан к этому Джасперу. Я беспокоюсь о его здоровье, а также о нравственности. Ни к чему ему слышать подобные выражения, и надо внушить это и ему и птице, согласен? — Она многозначительно улыбнулась. В невинно распахнутых глазах не было ничего, кроме искренней заботы.
— Я думаю, Пьетро в жизни придется услышать и не такое, — сухо заметил Лука, — но я приму к сведению твои слова. Однако вряд ли справедливо наказывать попугая за то, что он повторяет заученное. Отвечать должен истинный виновник… — В его голосе появились стальные нотки, и Эми стало жаль несчастного садовника. — И покончим с этим делом.