— Я тебе не принадлежу! — Теперь она сама кипела негодованием. Так, значит, он может по настроению взять себе любовницу, а когда понадобится, призвать к себе Эми, словно верноподданного вассала? Чтобы присмотреть за братом и заодно занять место в его постели, освобожденное женщиной, которая решила наконец покончить с их связью? — Заруби это себе на носу!
— Зарубил. — Глаза его пылали гневом, но голос оставался холодным. — Только ты ошибаешься, моя маленькая бледная английская роза. Ты принадлежишь мне! Принадлежишь с самого первого дня нашей встречи. Я чувствовал, как трепещет под моими ласками твое тело, слышал, как в экстазе ты произносила мое имя, видел рождение нашего сына. Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь дам тебе уйти?
— Ты не можешь удерживать меня против моего желания, — пылко возразила она. — Даже ты не осмелишься сделать это!
— Но это отнюдь не противоречит твоим желаниям. — Лука подошел ближе, и она, помимо своей воли, почувствовала возбуждение. — Мы оба знаем, что стоит мне коснуться тебя — и наши желания совпадут, малыш, не так ли?
— Я улечу сразу же, как только смогу купить билет!
На мгновение глаза Луки расширились, он медленно покачал головой.
— Тогда ты не оставляешь мне альтернативы. Чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных мер. А обстоятельства чрезвычайны, Эми. У меня осталась последняя возможность доказать тебе, что ты принадлежишь мне так же, как я принадлежу тебе, что мы обречены быть вместе. Доменико был благословением, посланным нам на короткое время, но я не позволю, чтобы память о сыне стала клином, разъединившим нас.
— Но вовсе не Доменико…
Последовавший поцелуй выдал всю степень его желания. Лука сжал ее в объятиях так крепко, что она не в состоянии была шевельнуться. Эми почувствовала буйное, бесстыдное возбуждение, кровь в венах словно превратилась в огонь. Она по-прежнему была полна решимости не поддаваться чувственной притягательности этого человека, но желание все росло, и время как будто остановилось.
— Эми, Эми… — тяжело дыша, пробормотал он возле самых ее губ. — Я не хочу брать тебя против желания, ты же знаешь. Я люблю тебя, малыш, и буду любить всегда. Зачем же нам жить в разлуке? Смерть Доменико была трагедией, но мы в ней не виноваты. Ты не виновата — поверь этому! Никто не любил его больше тебя, и как бы ни был Доменико мал, он понимал это. В его короткой жизни было столько любви, сколько у иных не бывает за долгую.
Это было именно то, что ей нужно было сейчас услышать; жестокие слова Анджелы до сих пор звучали в ее ушах. Последние остатки сопротивления были сломлены. Повернув голову, Эми нашла его губы и, обняв мощную шею, почувствовала, как задрожало тело Луки.
Он сказал, что любит ее, и, может быть, действительно любит на свой манер. Она долго боролась, но теперь силы ее иссякли. Так пусть вновь обретенная вера в его любовь разгонит кошмар, в котором она так долго жила, лихорадочно думала Эми. Он так нужен ей! Хотелось снова ощутить его силу, почувствовать себя в безопасности, под защитой…
— Родная моя, родная. — Подняв Эми, словно пушинку, на руки, он вновь припал к ее губам и понес вверх по лестнице, в спальню, которую они когда-то делили.
Несмотря на свое нетерпение и страсть, овладевшую им, он был очень нежен, опуская ее на кровать. Сняв с себя одежду, он с почти благоговением помог ей избавиться от своей.
Эми прильнула к нему, всей кожей ощущая возбуждающую силу его обнаженного тела. Лука ласкал ее груди, округлости бедер, шелковистую кожу рук и ног.
— Я никогда, ни на одно мгновение, не переставал желать тебя, — прерывающимся голосом пробормотал он. — Ни на одно мгновение! Видел тебя во сне, ночь за ночью, вот так распростертой передо мной. И представлял, как ты рыдаешь от желания.
Она ответила ему прикосновением, заставившим содрогнуться от наслаждения сильное мужское тело. Нагнувшись над ней, он склонил голову, и губы его нашли отвердевший сосок. Сотрясаемая неподвластной ей дрожью, Эми застонала.
Им больше не требовалось слов, достаточно было невнятного бормотания. Руки и губы Луки блуждали по принадлежавшим только ему сокровенным местам, слившиеся тела двигались в унисон, и, доведя ее почти до последней грани, он остановился, и, всхлипнув, она взмолилась:
— Пожалуйста, Лука, пожалуйста…
— Уже скоро, скоро, любовь моя. — Эми кожей ощущала его прерывистый шепот. — Мы так долго ждали этой ночи, все будет хорошо.
Ласки, прикосновения и поцелуи довели Эми до полной готовности отдать себя всю целиком. И, почувствовав, что доставляет ей непередаваемое наслаждение, увидев, как полно она подчиняется его мужской силе, Лука начал двигаться быстрее и сильнее, до тех пор пока для них не осталось ничего вокруг, кроме собственных ощущений.
В момент кульминации она повторяла его имя, сама не осознавая этого; водоворот цвета, света и ослепляющий накал страстей превосходили все, что она знала прежде, все, что можно было себе представить.
Когда биение их сердец начало успокаиваться и дыхание стало ровнее, он осторожно отстранился и заключил Эми в нежные объятия.
— А теперь спи. Ты снова дома, и все будет хорошо. Обещаю тебе.
Это было не так, она знала, но ее охватило такое физическое и эмоциональное опустошение, а вновь обретенное ощущение знакомых прикосновений и запахов было таким чудесным, что Эми мгновенно скользнула под теплое покрывало сна.
Когда Эми проснулась, было еще темно; тревожный, беспокойный сон, в сетях которого она запуталась, свидетельствовал о том ужасном беспорядке, что творился в ее усталом мозгу. И вдруг, слегка шевельнувшись и почувствовав рядом теплое тело, Эми все вспомнила.
Лука! Она сделала то, чего клялась больше не делать никогда, — пустила его в свою постель и в свое сердце. Какое теперь имеет значение то, что вчера у нее, было тяжело на душе, что жестокие слова Анджелы ослабили ее сопротивляемость, сделали беззащитной перед человеком, которого она так любит! Она занималась с ним любовью, позволила ему снова поверить, что принадлежит ему, в то время как знала — и теперь даже лучше, чем раньше, — этого не будет никогда.
Власть Луки над ней была абсолютной, его магическое притяжение сильно, как никогда, а они даже не выяснили свои отношения! Имя Франчески так и не прозвучало, о его неверности не было сказано ни слова. Еще раз ей этого не вынести!
Ведь он ни в чем не заверял ее, не просил извинения, даже ничего не объяснил. Просто поманил пальцем — и она тут же бросилась в его объятия. Эми закрыла глаза, сдерживая стон. Как она могла совершить подобную глупость? Как могла?
— Эми? — Голос за ее спиной был сонным, но Лука, должно быть, почувствовал, как напряжено ее тело. — Ты проснулась? — ласково спросил он.
— Да. — Притворяться не имело смысла. Возможно, ей легче будет высказать все под покровом темноты.
— Дорогая…
Лука попытался повернуть ее к себе, но Эми быстро соскочила с кровати и накинула висевший на спинке кресла халат.
— Нет… Мне надо кое-что объяснить тебе…
— Объяснить? — Он тихо рассмеялся. — Возвращайся в постель, малыш, и я внимательно тебя выслушаю.
В его голосе звучали ленивые, снисходительные нотки, и это еще больше испугало Эми.
— Ты не понимаешь! Эта ночь была ошибкой, мы не должны были этого делать. Мы… Ничего не изменилось.
— Эми… — Раздался щелчок выключателя, и комнату залил теплый розовый свет. Лука сел на кровати, и соскользнувшая простыня обнажила мускулистую грудь. — В чем дело?
— Я… Мне не следовало спать с тобой, — торопливо сказала она, борясь с халатом и как можно туже затягивая пояс.
— Почему, черт побери? — Он так до сих пор и не понял, о чем она говорит! Его заботливый тон свидетельствовал о том, что Лука объясняет ее заявление разыгравшимися нервами. — Ты же замужем за мной, забыла? — шутливо спросил он. — И имеешь полное право на мое тело.
— Ты знаешь, что я имею в виду. — В отчаянии посмотрев на него, она рухнула в кресло, ноги не держали ее.
Последовало напряженное молчание.
— Нет, я не знаю, что ты имеешь в виду, — тихо проговорил Лука, по выражению лица Эми поняв, что это не просто мимолетный каприз. — Может быть, соблаговолишь объяснить? Хочешь, называй меня старомодным, но мне всегда казалось, что семейные пары занимаются любовью довольно часто, а если принять во внимание то, что последний раз мы с тобой были вместе в постели год назад, вряд ли можно назвать меня слишком… требовательным.
— Мы занимались не любовью! Мы…
— Ну? — бесстрастно спросил он, когда она, покраснев, замолчала. — Чем же мы занимались? Просвети меня, Эми, потому что я либо непроходимо глуп, либо не знаю чего-то важного. С моей точки зрения, этой ночью я занимался любовью со своей женой. А чем занималась ты?
— Не передергивай! — раздраженно бросила она, обидевшись на его небрежный тон. Как он смеет? Как он смеет намекать на то, что аморальна она?! — Ты не можешь винить меня за мои сомнения… во всяком случае, после Франчески.
— Франчески? — В мгновение ока он вскочил с кровати и, вытащив ее из кресла, поставил перед собой. — Какое отношение к этому имеет Франческа?
— Какое отношение?.. — Эми так возмутила его наглость, что она с трудом заставила себя продолжить: — Франческа Морелли… Помнишь ее? Подружку Анджелы? Женщину, недавно отказавшуюся от сомнительного удовольствия делить с тобой постель ради добропорядочной жизни? Мне кажется, она имеет к тебе некоторое отношение, не так ли?
— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь. — И что-то в интонациях его голоса, в выражении лица, сказало ей, что она совершила страшную ошибку. — Но пора бы тебе наконец объясниться, — произнес Лука со зловещим спокойствием, от которого у нее похолодела кровь. — Хотя, думаю, в конце концов выяснится, что в дураках оказался я.
— Ты… Письмо… — Она боится его, с ужасом осознала Эми. Боится выражения боли в глазах, горькой складки у губ, еще совсем недавно доставлявших ей такое наслаждение.
— Письмо? — Отпустив ее, Лука резко нагнулся за брюками, валяющимися на полу. — Какое письмо, Эми? — повторил он медленно, готовый вот-вот сорваться.
— Письмо, которое я написала тебе, уезжая, — сказала она в полном отчаянии. — В котором все объяснила.
— Я не получал никакого письма.
Одетый только в черные брюки, с босыми ногами, обнаженным торсом и всклокоченными волосами, он был великолепен. Черная щетина на щеках только подчеркивала его мужественную красоту. Она теряет его, и на этот раз окончательно, в каком-то оцепенении подумала Эми.
— Но я оставила письмо, — пробормотала она, понимая, что только вредит себе, но не в силах остановиться. — Там было написано, что я узнала о твоем романе с Франческой и ухожу от тебя. Что же… что же тогда ты подумал о моем уходе, если не нашел письма?
— Что тебе невыносимо оставаться в Италии, — мрачно ответил он. — Что потеря ребенка легла на твои плечи слишком тяжелым грузом, что тебе нужно на время уехать подальше от дома, где все напоминало о нем.
— Лука…
— А ты решила, что я завел любовницу? — Он произнес это так, словно сама мысль о подобном поступке была чудовищной и невероятной. — Нашего ребенка уже не было с нами, ты была на грани самоубийства — а я завел себе любовницу?
Впервые за долгое время Эми подумала, что, возможно, муж не предавал ее, что здесь какая-то трагическая ошибка, но было уже слишком поздно. Лука никогда не простит ей того, что она до такой степени не доверяла ему.
— Со дня нашей первой встречи я ни разу не взглянул на другую женщину. Ты заполнила все мои дни и ночи, ни для кого другого просто не оставалось места. Каждый день я благодарил Бога за то, что ты вошла в мою жизнь, знаешь ли ты это, Эми? — В его голосе слышалось презрение к самому себе. — И все это время ты недоверчиво наблюдала за мной, ожидая, что я тебя предам?
— Нет! — Она ошеломленно смотрела на него. — Все было совсем не так.
Он покачал головой.
— Я не верю этому. Кто сказал тебе, что у меня роман? Полагаю, кто-то должен был это сделать?
— Да. — Имя Анджелы уже готово было сорваться с ее губ. Но как сказать ему о том, что его собственная сестра намеренно разрушила их брак? Да и поверит ли ей Лука? Судя по всему, Анджела будет все отрицать. Почему, о, почему в тот день она не рассказала Стефании о причине своего отъезда? Может быть, тогда у них был бы шанс?
— Не хочешь говорить! — мрачно констатировал следивший за ней Лука. — Ты поверила кому-то на слово, без всяких доказательств, даже не переговорив со мной, и после этого уверяешь, что не подозревала меня все время? Никакого письма не было, так ведь, Эми? Ты просто захотела уйти из моей жизни.
— Нет, Лука, нет! — Ей казалось, что она уже видела его во всех состояниях, но это горькое презрение к себе и оголенная, нескрываемая ярость были чем-то новым. — Поверь, письмо действительно было…
— А я-то думал, что отпускаю тебя на время, — прервал он ее. — Что должен принести эту великую жертву, чтобы ты могла немного успокоиться, окрепнуть, взглянуть на вещи здраво. Твое состояние ухудшалось день ото дня, но я думал, что это из-за того, что я взял тебя в жены прежде, чем ты успела окончательно повзрослеть, из-за того, что Доменико появился слишком рано, из-за того, что ты винишь себя в его смерти… О, из-за тысячи причин! И винил во всем только себя. Моя мать была согласна со мной, ты знаешь об этом? — с горечью спросил он. — В день твоего рождения, когда ты ушла к себе так рано, мы долго разговаривали с ней и решили, что мне лучше на время отойти в сторону, что я слишком люблю тебя, для того чтобы помочь, что надо дать тебе свободу. Стефания всегда принимала твою сторону.
— Но… но ты ничего не говорил мне, — еле слышно пробормотала она. — Мне казалось, что тебя измучили мои переживания…
— Черт бы тебя побрал, Эми! — Она вздрогнула, словно от выстрела. — Неужели ты считала меня такой пустышкой? Ведь я любил тебя, и жизнь бы отдал за то, чтобы ты перестала себя мучить! Проклятье! — Он изо всех сил стукнул кулаком по ладони. — Почему вообще ты вышла за меня замуж, если была столь низкого мнения обо мне?
— Это не… Это все не так…
— Черта с два не так! — воскликнул он. — Последние двенадцать месяцев ты считала, что у меня есть любовница. И все то время, пока я тревожился о тебе, ты мирно уживалась с этой идеей. Ты просто не любишь меня, Эми, и сомневаюсь, любила ли когда-нибудь вообще. — Лука смотрел на нее так, словно видел впервые.
Эми хотела возразить, сказать, что он для нее — вся жизнь, что двенадцать месяцев разлуки чуть не убили ее, но осознание того, какой удар она ему нанесла, заставило молодую женщину онеметь. Как могла она быть столь слепа? Как только могла?
Подавленная чувством вины и презрением к себе, от которых перехватывало горло и туманился рассудок, стояла она в полном молчании, а Лука, обойдя ее, вышел из комнаты и тихо — до боли тихо — прикрыл за собой дверь.