— Сколько мы еще будем здесь торчать? — спрашиваю у Тен Линга довольно громким шепотом.
Марк бросает на меня отчаянный взгляд. Мазу замолкает и делает знак жрецам. Бесшумные жрецы подставляют нам низенькие, без спинок, табуретки. С этих низеньких сидений мы смотрим вверх на Мазу, вытянув шеи. Темное лицо на фоне сверкающего диска. Мазу снова начинает говорить. Тен Линг переводит:
— Грегор, он говорит о тебе… Хотя он тебя не принял, как своего брата, он почитает брата божественного Икенду, и потому накажет гончара. Завтра утром его вышлют из города за то, что он позволил, чтобы к нему прикоснулась рука брата божественного Икенду, в результате чего рука брата Икенду стала нечистой…
— Старый Вру, злой дух плоскоголовых, — бормочу я тихо на языке плоскоголовых, — я должен помнить о тебе; о твоей перевернутой с ног на голову логике, когда виновный дважды карает невиновного…
Говорю Тен Лингу: — Скажи ему, что он никого не должен наказывать из-за меня. Если я захочу наказать, виновного и так постигнет кара, независимо от того, кто он. А если кого-то коснулась моя рука, или рука Икенду, тот человек очистится…
Марк хочет вмешаться, но Линг бесстрастно переводит мои слова. Я смотрю строгим взглядом в лицо Мазу. Если бы не этот слепящий диск! Я чувствую, что Мазу не слушает переводчика. В толпе жрецов ни шороха, ни звука.
Марк и Тен Линг тревожно переглядываются:
— Возмутительно! — говорит Марк.
— Что?
— Он говорит, что этой ночью посылает флотилию больших лодок с воинами для нападения на соседний город. Он требует, чтобы ты, Грегор, сказал, каким будет исход битвы?
Понимаю, что ответ должен быть быстрым. У Вру была точно такая же манера. Когда во время наших диспутов я загонял его в угол, он хватался за какую-нибудь явно невыполнимую мысль, нелепость которой очевидна для всех, приписывал ее оппоненту и выдавал себя за единственного носителя истины.
— Марк, помоги мне… Я еще не разбираюсь в пантеоне их богов. У них есть особый бог моря?
— Есть…
— Тогда переводи: мы не можем вмешиваться в дела морского бога. Он наш друг. Он сохранил нашу лодку и привел ее в эту бухту. Икенду приказывает скалам — и скалы сдвигаются или падают… Марк, не возражай, поверь, я иду единственно верной тропинкой. Посмотришь, все будет хорошо…
Мои ожидания действительно оправдались. Фигуры в белом заколыхались, по краям прошелся гомон. Он прекратился, когда Мазу поднял руки:
— Я не понял, что хочет сказать нам Мастер Слов, брат божественного Икенду! Бухта наших отцов стала мертвой бухтой, и в знак примирения мы по приказу богов засыпали камнями вход в другую бухту. Какая же опасность угрожает водам Новой бухты?
— Будущее в руках богов, — отвечаю я, — я спрошу у своего брата, божественного Икенду, что он думает об этом?
Я в этом диалоге терплю поражение. Мазу воспользовался моей ошибкой, которую я счел за проявление мудрости. Он наступает, хочет меня уложить на лопатки. Он знает, что я лгу, я знаю, что он лжец. Проиграет тот, кто запутается в собственном вранье.
— Мастер Слов говорит, что разговаривает с Икенду? — удивляется Мазу. — Но мы знаем, что божественный охотник спит. Как же с ним можно говорить?
— Ты проиграл, Грегор, — сказал Марк, — я с ним очень много спорил, и он никогда не чувствовал себя таким уверенным.
Я пытался еще что-то доказывать; что бог, даже спящий, может наставлять уму-разуму, но выглядел я в целом неубедительно. Меня сбивал с толку сверкающий диск — от него разболелась голова, невозможно было собрать воедино свои мысли. Вмешался Тен Линг:
— Братья, у меня возникла идея. Грегор городил здесь чепуху, но она натолкнула меня на одну мысль. Я все больше думаю о ней, как о реальной. Надо продолжить этот разговор с Мазу. Давай, Грегор, говори дальше. Все равно, что. Главное — говори побольше, чтобы Мазу поверил, что я перевожу.
— Я желаю от всей своей души, чтобы на его голову обрушился потолок этой комнаты после того, как мы выйдем отсюда… Этого достаточно?
— Можешь продолжать в этом же духе.
— Тогда пусть обрушатся и стены ущелья, через которые вышли в море его лодки, раз уж «Викинг» не может выйти через этот пролив.
— Именно об этом я и думал, — сказал Линг и начал «переводить» властительному жрецу свою речь под видом моей. По мере того, как Линг говорил, Марк приходил в тихое изумление:
— Сумасшедшая идея! А вдруг повезет!?
— А что он говорит, я ведь не понимаю?
— Поговорим потом. Здесь не место.
Среди жрецов почтительный шепот сменился шумом, Мазу вдруг забыл о своем божественном статусе, резко прервал Линга. Они заспорили. Марк весь превратился в одно большое ухо.