ктер... - Мари, - ласково говорит Фьора дочери, встав с кресла и отложив вышивку, берёт девочку на руки, - не мешай брату рисовать. - Филипп, не вредничай. Нарисуй ты уже сестре её куклу, - подойдя к сыну и опустившись на колено, я не могу удержаться от того, чтобы не потрепать его по волосам. - Не хочу и не буду! - упрямо возражает мальчик. - Всё равно Мари от тебя не отстанет, - случайно брошенная мной шутка вызывает слабую улыбку на губах Фьоры, которая занята тем, что пытается угомонить свою дочь. - Ты же знаешь. - Ладно, попробую, - соглашается ребёнок после десятисекундного раздумья. - Уговорили. Так уж и быть, - произнёс Филипп с таким видом, будто великую честь оказывает. Я перевёл взгляд на усмехнувшуюся жену. - Фьора, отпусти ты уже её. Сама видишь, как вырывается, - подойдя к жене, я забрал у неё девочку и усадил себе на плечо. - Мари, это что было? Почему ты маму не слушаешь? - но вместо ответа Мари слегка хлопает меня своей маленькой ручкой по лбу. - Теперь и меня бьёшь. Нет, мадемуазель, так дело не пойдёт. Иди, посмотри, что там Филипп тебе рисует, - говорю я, опустив девчушку на пол, которая тут же подползла к столу и принялась смотреть, как брат старательно срисовывает её куклу. - Наконец-то в доме мир? - тихонько спросила Фьора, улыбаясь и прижимаясь ко мне, обхватывая руками за шею. - Самому не верится... - мои руки обнимают её за талию. - Теперь-то мы знаем, как занять детей на весь день. - Согласна... Но тут раздаются истошные вопли и строгое: «Мари, положи на место!» Оба, я и Фьора, кинулись к детям. Оказывается, Мари пыталась съесть краску! С трудом отобрали у этой маленькой упрямицы баночку. Так она ещё и кулачками по полу колотила и возмущалась! - На тебя немного похожа, когда ты чем-то недовольна, - отпустил я ласковую шутку в адрес жены, за что она толкнула меня в плечо, тоже в шутку. Нет, я не могу ненавидеть эту девочку и её мать... Слишком я сам не безгрешен, чтобы ещё в чём-то обвинять Фьору. Слишком я успел привязаться к Мари за эти десять с половиной месяцев. Сейчас я сидел рядом с ней на полу, разыгрывая глупые сценки с её куклами, которые девочку очень веселили. Чего не сделаешь ради того, чтобы отвлечь ребёнка от мысли о грязных тапках, запертых в шкафу! Будь Мари постарше, её бы не занимал подобный бред в моём исполнении. Но, пока она ещё так мала, то находит это интересным и забавным. Мари хихикала, норовила отобрать у меня свои игрушки, что-то бессвязно лепетала, улыбаясь своей милой и открытой улыбкой. Во рту Мари пока не доставало половины зубов. Она вырастет настоящей красавицей, как её мама. Только в душе живёт надежда на то, что жизнь Мари сложится удачнее. На её долю не выпадет столько, сколько выпало на долю её матери. Лишь бы Мари не наступила на её грабли... А пока она ребёнок, основная забота которого сейчас расти, и который с боем пытается отобрать у меня игрушку. - Мари, не будь такой жадиной, я же ещё сценку не закончил, - шутя, упрекаю я девочку, слегка потянув куклу на себя. - Мари, осторожно, ты сейчас куклу свою уничтожишь, а мама твоя старалась, когда её шила. - Па... па-па... Дай! - в её серых глазах ясно отражалось возмущение. От неожиданности я даже выпустил из рук куклу, которую сейчас с видом победительницы тянула в рот Мари. Мне это сейчас показалось? Мари сказала своё первое слово или я ослышался? Я ничего не понимал. - Что?.. Как... как ты назвала меня? - усадив Мари к себе на колени и повернув к себе лицом, я недоумевающе смотрел на неё. - Мари, ну-ка, повтори... - Папа, - прошептала она ласково, обнимая меня. Какие-то непонятные чувства и эмоции охватили меня... Радость от того, что Мари сказала своё первое слово. Она с такой теплотой произнесла это слово - папа... Меня не оставляла равнодушным её дочерняя нежность и безотчётное доверие ко мне. Даже стыдно, что я столько времени настраивал себя против неё. Это доброе, искреннее и невинное дитя меня любит, а я отвергал её только потому, что был в гневе на жену и за то, что я ей не отец, хотя сама кроха таковым меня считает... Нет, я не могу ненавидеть её... Но какое-то злорадство, тёмное торжество примешивалось к тем светлым чувствам, пробудившимся во мне. Мари любит и считает своим отцом меня. Это я просыпался посреди ночи от громкого плача Мари, как и Фьора, когда у ребёнка прорезывались зубы. Я видел, как она растёт, приглядывал за ней по необходимости. Это меня, а не Лоренцо Медичи, девочка впервые назвала папой... Она в большей степени моя дочь, чем его...