Все это так: тут мои взгляды переданы верно, хотя говорится о них тем странным языком, каким пишутся у нас обвинительные акты по политическим процессам. Но дело-то в том, что я и до сих пор очень твердо держусь этих взглядов и не менее твердо держался их в то время, когда писал статью «Чего не делать». И если «представители» с горечью восклицают: «Ревизионисты могут себя поздравить с блестящей победой: они обошли и приручили, наконец, одного из самых непримиримых и энергичных (своих? — Г. П.) противников», то это одно «недоумение», как выражается избитый жандармами купец у Г. И. Успенского. В статье «Чего не делать» я рекомендовал «тактичность, мягкость, миролюбие, снисходительность» вовсе не по отношению к господам вроде Бернштейна[60], Гере[61] и братии и не по отношению к тем политиканам, которых непременно должна была иметь в виду резолюция Каутского (от меня же получившая эпитет каучуковой) и которые, под предлогом «пересмотра марксизма», толкали французский пролетариат в объятия буржуазной демократии. Эти господа и эти политиканы — наши враги, потому что они враги революционного социализма, и кто стал бы относиться к ним снисходительно, кто захотел бы помириться с ними, тот тем самым показал бы, что он мирится с изменой всему нашему делу. Но я говорил о людях, которые совсем не похожи на них. Я говорил, во-первых, о тех российских социал-демократах, которые когда-то увлекались ревизионизмом, не заметив его антипролетарской сущности, а потом, и именно с тех пор, как увидели и оценили эту его сущность, повернулись к нему спиною, признали все основные положения «критикуемого» ревизионистами ортодоксального марксизма и теперь только по некоторой инерции мысли сохранили известные дурные (я хотел сказать: метафизические) привычки мысли. Я говорил, во-первых, о тех наших товарищах из так называемого меньшинства, которые не только никогда не увлекались ревизионизмом, но которые, наоборот, всегда принадлежали к числу самых энергичных и способных его противников. Я говорил, что интересы нашего дела, — т. е. того же ортодоксального марксизма, — требуют, чтобы мы не отталкивали от себя ни бывших экономистов, ни нынешнее наше «меньшинство». И я не перестану говорить это до тех пор, пока не замолкнут голоса не по разуму усердных ревнителей «ортодоксии», обвиняющих их в ересях и кричащих: «распни их! распни!»
В самом деле, посмотрите на «меньшинство». По вопросам программы оно стоит на одной с нами теоретической позиции. Даже гораздо более: его вожаки, — т. т. Старовер[62], П. Аксельрод, В. Засулич, Л. Мартов, — принимали самое деятельное и плодотворное участие в выработке и защите нашей программы. По основным вопросам тактики они явились даже главными выразителями взглядов (надеюсь, ортодоксальных?) нашей партии, потому что ими предложена была наибольшая часть тех решений, которые наш второй съезд принял даже без прений. Правда, до тактических вопросов очередь дошла лишь в последний день съезда, т. е. когда уже и некогда было о них спорить. Но если бы мы и не были вынуждены спешить, то все-таки мы без проволочек приняли бы предложенные меньшинством проекты решений, может быть, сделав в них некоторые, совершенно несущественные поправки преимущественно стилистического свойства: так хорошо выражали эти проекты тактические воззрения, которые мы излагали и защищали в «Заре»[63] и в «Искре». Некоторые отмечают, что проект решения, предложенного мною по вопросу о либералах, не похож на проект, предложенный т. Старовером. Но, во-первых, за проект Старовера голосовало чуть не все «большинство» съезда, и, следовательно, если он содержал в себе что-нибудь еретическое, то в ереси повинны многие «твердые» искровцы; а во-вторых, и ереси-то в нем ровно никакой не откроешь никаким реактивом. Я сам сделал на съезде несколько частных замечаний по его поводу. Но мне и не снилось, что эти мои частные замечания могут быть истолкованы в смысле обвинения т. Старовера в склонности к ревизионизму. В таком истолковании опять слишком много уже знакомого нам усердия не по разуму.
Заговорив о «меньшинстве», я считаю полезным объяснить здесь, как надо понимать тот упрек, который я делал ему по поводу первого параграфа нашего устава. На съезде я сказал, что этот параграф, в том виде, в каком его предложил т. Мартов и в каком он был принят, открывает дверь для вторжения в нашу партию разных оппортунистических элементов. Чтобы устранить эту опасность, говорил я, надо принять ту его формулировку, которую отстаивает т. Ленин. Я и теперь продолжаю думать, что ленинская формулировка была удачнее. Но ведь это — частность, на основании которой архинелепо было бы делить наших товарищей на козлищ и овец, на непримиримых и умеренных. И замечательнее всего то, что многие из тех, которых теперь можно назвать не только «твердыми», а прямо «твердокаменными», и которые готовы со свету сжить все слишком «мягкое», по их мнению, «меньшинство», сами голосовали за мартовскую формулировку. Надо надеяться, что они хоть самих-то себя не подозревают, на этом основании, ни в «мягкости», ни в оппортунизме.
60
Бернштейн Эдуард (1850 — 1932), один из лидеров II Интернационала, идеолог ревизионизма. Отрицал марксистское учение о неизбежности краха капитализма и утверждения социализма.
61
Гере Пауль (1864 — 1928), германский социал-демократ. Пытался организовать в Германии евангелическое рабочее движение, но, потерпев неудачу, перешел к социал-демократам.
63
«Заря» — марксистский научно-политический журнал, издававшийся в 1901 — 1902 гг. в Штутгарте редакцией «Искры». Всего вышло 4 номера в трех книжках.