«Ина слава луне, ина слава солнцу». Иное дело частный вопрос о том или другом параграфе устава, а иное дело тот общий вопрос, из-за которого спорят и борются между собою, во всех странах цивилизованного мира, ревизионисты с ортодоксами. На том основании, что я с большим одобрением отнесся бы к исключению из списков социал-демократии господина Бернштейна, отрицающего все основы революционного социализма, вовсе еще не следует, что я должен враждовать с т. Мартовым, предложившим свою формулировку первого параграфа. Господин Бернштейн — неисправимый ревизионист, и мы обязаны до конца бороться с ним в интересах пролетариата; а т. Мартов — непримиримый враг ревизионизма, ортодокс чистейшей воды, и мы обязаны идти с ним рука об руку и плечо с плечом в интересах того же самого класса. По отношению к господину Бернштейну надо быть как можно более неуступчивым, а по отношению к товарищу Мартову надо быть уступчивым как можно более. Неужели все это не просто? Неужели все это не ясно? Неужели все это не понятно само собою?
Все это и просто, и ясно, и понятно само собою, только — увы! — не для всех и не для каждого. Уметь быть уступчивым в частностях ради интересов общего и целого необходимо. Но быть уступчивым в частностях сумеет только тот, у кого голова наполнена не одними только частностями и кто способен возвыситься до понимания общих интересов движения. А у кого весь кругозор имеет не больше полувершка в поперечнике, для того мелочи — все, и тот из-за мелочей с легким сердцем пойдет на все. У Щедрина где-то фигурирует какой-то советник Иванов, который был так мал ростом, что решительно «не мог вместить ничего пространного». Такие Ивановы имеются, к сожалению, и у нас. И нашей партии подчас плохо приходится от этой низкорослой породы людей. Не то, чтобы они отличались косностью и консерватизмом. Напротив, они очень подвижны и изменчивы, «как в поле ветерок». Сегодня они идут с «экономистами», а завтра всем «собором» перекочевывают на сторону «политиков»; сегодня они и слушать не хотят тех, которые говорят им о необходимости организации, а завтра они слышать не хотят ни о чем, кроме организации; сегодня они решают организационные вопросы по принципу «демократизма», а завтра они становятся отчаянными централистами. Но с кем бы они ни шли, что бы ни защищалось ими и чем бы они ни увлекались, — в своем умственном развитии они никогда не делают ни одного шага вперед, а их головы всегда остаются решительно не доступными ни для чего «пространного». Они хотят вести рабочий класс, а сами неспособны без поводыря перейти даже от одной своей смешной крайности к другой. Их не покидает мучительное сознание этой неспособности, и, нули, стремящиеся поскорее пристать к какой-нибудь единице, они, подобно крыловским лягушкам, просившим себе царя, старательно ищут себе «вождя», и когда им удается обрести такового, — а от времени до времени всегда находится какой-нибудь кривой, достойный чести водить этих слепорожденных, — они воображают, что пришел Мессия, и на тот или другой лад, под тем или другим предлогом, под тем или другим названием требуют для него диктатуры. Я сподобился видеть уже не одного такого Мессию и боюсь, что в будущем мне предстоит еще не один раз испытать это несказанное удовольствие.
Нашим советникам Ивановым ничего не стоило бы разорвать нашу партию по той простой причине, что понятие о партийном единстве тоже представляет собою «пространное» понятие, а их головы, как мы уже знаем, ничего «пространного» отнюдь не вмещают.
Если бы судьбы российской социал-демократии зависели от этих вечных недорослей, то она никогда не сделалась бы серьезной общественной силой. Но, к счастью, в ней есть много других, сознательных, элементов; иначе она и не была бы выразительницей самых передовых стремлений своего времени. Эти сознательные элементы не дадут восторжествовать советникам Ивановым; они отстоят единство и честь нашей партии.
Но вернемся к «представителям». Кроме моего отношения к «меньшинству», их смущает также мое отношение к нашим бывшим «экономистам».