Семеновна, однако, не сдавалась. Прерывала меня ехидными замечаниями, а во время горячих моих монологов с сомнением жевала тонкими губами.
И все же разговор этот не прошел даром.
На наших глазах изменилось отношение и к «колдунье», и к раскопкам церкви, — Семеновна была заводилой всяких разговоров на селе. Люди стали ходить к Прасковье Антоновне свободно, не таясь, и не только по какому-нибудь делу, но как и к другим, по-приятельски. Угрюмое молчание, встречающее нас, когда мы заводили с крестьянами разговор о раскопках церкви, теперь сменилось нескрываемым любопытством, нас засыпали вопросами.
Но вот раскопки подошли к концу. «Весомо, грубо, зримо» встал перед нами древний город. Он поднимался во весь рост, расправлял богатырские плечи, стряхивал налипшую веками землю, протягивал нам свои сильные руки — руки кузнеца и гончара, каменщика и ткача, строителя и воина. Мы бродили по его улицам, путая их с улицами современного села, мы назначали свидания то у княжеского дворца, то у колхозного клуба. Мы видели его живую историю, его труд, его радости и горести, и чувство необыкновенного единения с родной землей захватывало нас — чувство гордости за то, что принадлежишь к своему народу, что ты сам часть этого народа и его великой истории. Не успев уехать, мы уже с нетерпением ждали следующего сезона работ.
Провожало экспедицию все село. Когда подводы с вещами и экспонатами свернули на лесную дорогу, я обернулся, чтобы последний раз взглянуть на него. На холме виднелись три фигуры: статная, высокая Прасковья Антоновна, стройная небольшая Стеша, а между ними совсем маленькая Семеновна. Мы уезжали, как думалось, ненадолго. В следующем сезоне мы собирались продолжать раскопки. Песни Прасковьи Антоновны были уже переданы в кабинет фольклора Московской консерватории, написали мы о ней и в облздравотдел. Мы многое собирались сделать на следующий год в лесном селе. Но жизнь разбила наши планы: следующим летом началась война…
Прошли долгие годы. Беспокойная профессия археолога вела меня все к новым и новым местам. Но я не забыл наших друзей из далекого лесного села, хотя и не знал о них ничего. Только раз еще промелькнуло передо мной лицо Стеши. Это было уже после войны. В областной газете, случайно попавшей мне в руки, я прочел Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Степаниды Ивановной Шатровой за героическую борьбу с фашистами в тылу врага, в партизанском отряде. Там же был напечатан ее портрет. С газетного листа смотрели на меня ее неправдоподобно большие, прекрасные глаза, и взгляд их был ясен и прям, как совесть.
Окна моей комнаты выходят прямо на север. Летом это даже хорошо — в самую жару в комнате всегда прохладно. Да только я редко бываю в Москве летом. Зимой дни короткие, разница невелика — на два часа раньше или позже включить свет. А вот осенью, особенно поздней, как-то тускло в комнате, тоскливо. И спится плохо. Словом, день без света, ночь без сна. В одно такое тусклое осеннее утро 1969 года я лениво разбирал почту, только что с глухим шумом свалившуюся в щель входной двери. Пробежал газету, несколько писем, в которых меня куда-то приглашали или предлагали мне куда-то явиться. Тут я заметил большой белый конверт, который лежал у подножия каменной бабы, нашедшей временное пристанище у меня в кабинете и застывшей в углу возле двери. Слегка раскосые миндалевидные глаза ее были, как всегда, спокойны и печальны. Но на губах ее, как мне показалось, мелькнула легкая улыбка, а плод граната — священный сосуд, который она держала в правой руке, — чуть-чуть шевельнулся…
Письмо было из издательства. Редактор сообщал, что на мое имя поступило письмо от читателя, и просил ответить. Внутри конверта находился второй, поменьше, с этим самым читательским письмом. Что же, это всегда интересно, ругают ли тебя читатели, хвалят ли, все равно интересно…
Однако того, что я прочел в этом письме, я никак не ожидал.
«Дорогая редакция!.. — начиналось оно.
У меня в руках книга, выпущенная вашим издательством в 1966 году. Автор ее — археолог Г. Б. Федоров. Называется книга «Дневная поверхность». Попала она ко мне не случайно.
Я учащаяся последнего курса педучилища, через несколько месяцев стану, как говорится, самостоятельным человеком с хорошей, всеми уважаемой профессией учителя. Но я очень, больше всех профессий на земле (и это не высокие слова), люблю трудную, увлекательную, связанную с напряжением поиска профессию археолога. Мне кажется, чтобы быть археологом, надо быть необыкновенным человеком, надо так много знать, надо страстно, самозабвенно, полностью отдаться своему делу.