Долго я сидел над этим письмом, пытаясь разобраться в хаосе мыслей и чувств, которые оно породило во мне. Но все отчетливее и отчетливее, заслоняя остальное, выплывало ощущение фантастичности самого письма и того, что с ним связывалось и ассоциировалось.
Откуда оно, это ощущение? Может быть, оттого, что пришло письмо из моей студенческой молодости, из мест, с которыми были связаны действительно удивительные события? Может быть, лежит на письме отпечаток образа самой Прасковьи Антоновны — мудрой врачевательницы травами, сказительницы, в словах и действиях которой было столько загадочного и интересного? А может быть, дело в самом письме, может, на внучку перешло и проявилось в ней магеринское обаяние, сказочность не только того, что говорила Прасковья Антоновна, но и самой ее незаурядной личности?.. Так и не разобравшись, с непреходящим ощущением, что я вступаю в сказку, принялся я писать ответ Вале, Прасковье Антоновне в то далекое лесное село, в котором жил и работал тридцать лет назад.
Потом Валя писала:
«Добрый день, дорогой Георгий Борисович!
Боже мой, я никак не могла опомниться, когда получила Ваше письмо. У меня ведь не было никакой уверенности, что Вас мое письмо найдет, были только надежды, горячее желание, чтобы мое письмо обязательно Вас разыскало. И несмотря ни на что, я ждала, вся наша семья ждала Вашего ответа. И вот, наконец, я его получила…»
Оказалось, что Вале 18 лет, что ее родители — Иван Семенович Панин и мать Раиса Степановна, младшая дочь Прасковьи Антоновны, — колхозники. У Вали три родных сестры: Тоня, Нина и младшая Шура. А еще есть у нее двоюродная сестра Надя, дочь умершей старшей дочери Прасковьи Антоновны. Ей 19 лет.
Подумать только! Умерла старшая дочь Магериной, та 18-летняя девушка, к которой мы все студенты — участники экспедиции — были далеко не равнодушны. А десятилетняя девчушка Рая, младшая дочь нашей «колдуньи», которую я щелкал по носу и угощал конфетами, стала матерью четырех детей и с ее дочерью я начал такую интересную для меня переписку! И ей сейчас тоже 18 лет. Вот только я за это время стал на тридцать лет старше…
А еще писала Валя, отвечая на мое приглашение приехать в экспедицию:
«…я просто не знаю, как мне Вас благодарить за Ваше предложение зачислить меня в экспедицию. Для меня это огромная радость. Но, право, мне почему-то, признаюсь Вам, страшновато.
У вас в экспедиции будут люди одной профессии, опытные, знающие. И мне, хоть я и интересуюсь археологией, но слишком мало сведуща в этой науке, придется неловко себя чувствовать среди вас. А еще, признаюсь Вам, что я человек стеснительный, смущающийся и трудно схожусь с людьми.
Я очень хочу поехать в экспедицию. Вы пишете, что поездка будет интересной, через половину России и Украину. Это чудесно просто! Мне теперь одна мысль эта не будет давать покоя ни днем, ни ночью. Я буду делать в экспедиции любую работу, пусть самую тяжелую, лишь бы она принесла хоть маленькую пользу для результата раскопок. Главное — раскопки, я буду на раскопках!
Напишите, пожалуйста, Георгий Борисович, это ничего, что у меня такие недостатки характера, ведь в экспедиции должны быть люди умные и веселые, с юмором. Представляю, когда Вы прочтете эти строки, Вам они покажутся смешными…»
Зря Валя беспокоилась. Строки эти вовсе не показались мне смешными. Как мог, я успокоил ее. Написал, что в экспедиции принимают участие обычно не только археологи, что среди землекопов — наших добровольных помощников — много людей самых различных профессий: физики, поэты, врачи и люди многих других специальностей, любящие археологию и охотно проводящие на раскопках свой отпуск.
А еще Валя писала:
«Из деревни отец с матерью пишут, что они мне не советуют ехать в такую даль. Они, я думаю, просто не захотят понять, что мне нужно, обязательно, во что бы то ни стало поехать на раскопки. Одна бабушка, напротив, горячо меня поддерживает и советует ехать.
А бабушка передает Вам низкий земной поклон. Отец пишет мне, что бабушка, хоть читать не умеет, но попросила, чтобы ей показали те строки, где про нее говорится. Надела старенькие очки и долго, пристально смотрела на буквы, тихо шевеля губами…»
Вот оно как. Очки, значит. А ведь каким зорким, каким ясным был взгляд Прасковьи Антоновны, когда я был ее гостем. Но вот характер остался прежним — независимым, смелым — она одна, вопреки дочери и зятю, настоятельно советует внучке поехать в экспедицию, пуститься в новое, совершенно неизведанное, в незнаемое…
Я не выдержал и вместе с женой и сыном поехал вскоре в гости к Прасковье Антоновне. Было это в 1970 году. Радостной и грустной одновременно была наша встреча. Погиб на фронте Федя, умерли Стеша и Семеновна…