Но я не успел ответить на эти вопросы, так как тут раз дался истошный вопль Митриевны:
— Банкет!!!
Вениамин Иезекильевич встал и со спокойным достоинством объявил:
— Банкет, друзья! Если я не ослышался, достопочтенная Пелагея Дмитриевна приглашает нас занять места за праздничным столом.
АЛЛЕЯ ПОД КЛЕНАМИ
Мы сидели с ним у костра в самом центре экспедиционного лагеря. Остальные сотрудники экспедиции давно уже спали. Костер постепенно затухал, становилось темнее. Все теснее обступали нас деревья и строгие силуэты палаток. Лицо его едва различалось. Только когда он помешивал хворостиной уже покрывавшиеся темной коркой угли, на мгновение вспыхивали и тут же потухали стекла его очков.
Оставалось всего несколько часов до подъема. Пора, давно уже пора было разойтись по своим палаткам, но я все медлил. Он же, наверное, из-за обычной своей деликатности не решался уйти от костра первым. А может быть, мы оба предчувствовали, что скоро расстанемся, и я дорожил каждой минутой, которую мог провести с ним, каждой возможностью поделиться тем, что волновало.
— Скажи, Илья, — спросил я, — случалось ли тебе бывать в Москве на старинном Введенском кладбище?
— Нет, — с некоторым удивлением ответил он и осторожно спросил: — А что?
— Там находится могила доктора Гааза. Она помещается по правую сторону центральной аллеи, если идти от главного входа.
Каждый раз, навещая могилу отца, я, хоть на короткое время, подхожу и к этой могиле. Все необычно здесь. Необыкновенный человек погребен за чугунной оградой. Необыкновенной была его жизнь, целиком посвященная любимому делу. Необычны и могила его и судьба этой могилы.
За оградой мраморный темный постамент. На нем обелиск из грубо обработанного серого гранита, который венчает черный мраморный крест. В центре обелиска надпись на латинском языке. В переводе она звучит так: «Фридрих Иосиф Гааз. Родился 10 августа 1780 года. Скончался 16 августа 1853 года». Ниже, на мраморном постаменте надпись уже на русском языке:
«Спешите делать добро». Ф. П. Гааз.
Черные чугунные перила ограды перевиты тяжелыми железными цепями с кандалами на концах. Это настоящие цепи и настоящие кандалы…
Фридрих Гааз в течение двадцати четырех лет, с 1829 по 1853, был главным московским тюремным врачом. Все свои медицинские познания, всю теплоту своего сердца он отдавал заключенным, стремясь облегчить их страдания. Сострадая им, Фридрих, или, как его называли в Москве, Федор Петрович, «святой доктор», «божий человек», посвящал им не только все свое время, помыслы и заботы, но и раздавал им свое жалованье и вообще все, что имел. Целые годы потратил доктор на то, чтобы добиться отмены этапирования заключенных в Сибирь в тяжелых кандалах. За долгие недели, иногда месяцы этапа, закованные в эти кандалы заключенные не только испытывали неимоверные физические и нравственные страдания, но многие из них умирали от заражения крови из-за нестерпимо натиравших кожу кандалов.
Бесстрашно вступив в борьбу со всевозможными тюремщиками, даже министрами, Гааз в конце концов добился смягчения этого варварского правила, чем облегчил страдания и спас жизнь множеству людей.
Федор Петрович выполнял свой долг человеколюбия, постоянно сталкиваясь с чудовищной тупостью и равнодушием бюрократической системы, с плохо скрытой ненавистью к нему, как к беспокойному человеку и к «иноземцу». Еще бы — немец, католик! Так относились к нему некоторые представители высшего духовенства и другие «истинно русские» столпы самодержавия.
Он оставался верен себе и своему святому делу до последнего вздоха. После его смерти бывшие пациенты соорудили эту могилу с ее торжественным и мрачным убранством и вырезали на постаменте любимое изречение доктора: «Спешите делать добро».
Скончался Федор Петрович в 1853 году, вот уже более 130 лет назад. Давным-давно умерли не только самые молодые из его пациентов, но даже и их дети.
Но вот диво дивное! Свыше 23 лет ежегодно прихожу я на могилу отца. Случается бывать на этом кладбище и когда хоронят здесь близких мне людей. Всякий раз хоть на минуту подхожу я к могиле Федора Петровича Гааза. И всегда, всегда убрана могила живыми цветами, и, словно только что начертанная, горит надпись: «Спешите делать добро».
Костер совсем догорел. Мой друг, ни разу меня не прервав, еще некоторое время молчал. Потом я услышал его голос:
— Вы не пытались узнать, кто приносит цветы на могилу доктора?
— Пытался. Даже спрашивал у женщины, которая охраняет этот участок кладбища. Знаешь, что она мне ответила? «Такие же люди, как вы».