Она спряталась за мужа, однако я успел уловить мимолетный взгляд ее, и в нем было какое-то новое выражение.
А муж, задумчиво взглянув на меня, вдруг протянул руку лопаточкой и сказал без улыбки:
— Федор Шатров.
Я тоже представился.
Федор жестом пригласил к столу:
— Садись. А ты, Стеша, поднеси-ка нам.
Стеша быстро поставила на стол сметану, огурцы, сало, круглый деревенский хлеб.
— Откуда приехал? — спросил Федор.
— Из Москвы.
— Работать?
— Работать. Землю копать. Здесь раньше, давно когда-то, город существовал. Будем остатки его искать в земле.
— Да-а, — протянул Федор, — так ты говоришь, красавица?
— Ну конечно! Неужели ты сам-то не видишь?
— Город, значит, искать? Интересно… Ты, я вижу, всерьез. Вот ведь, и хлипкая она, и глаза как тарелки, и лицо вроде извести. А знаешь, бывает, как погляжу на нее, так и глаза не оторву. Душа, думаю, ее глядит. Мне одному видна. Хорошо…
— Послушай, Федя, — горячо ответил я, — это, конечно, замечательно, что у Стеши такая душа. Но разве ты не видишь, какая она красивая?
— Ладно, хватит об этом. Ты, однако, с чем пришел? — дружелюбно и задумчиво спросил Федя.
— В поварихи жену твою нанимать. Готовить нам нужно, для экспедиции.
— Что, Стеша, а? — спросил Федя. — Пожалуй, иди, я все равно теперь и днем и ночью в поле.
— Не знаю, управлюсь ли? — снова зарумянившись, ответила Стеша.
— Да чего там, — принялся я убеждать ее, — у нас все запросто. В месяц будешь получать триста рублей. И питание наше. А дрова наколоть, воды принести — это тебе всегда ребята помогут. Ну как — согласна?
Стеша кивнула головой.
Я обрадовался и стал торопить ее, сказал, что срочно нужно принимать хозяйство.
На самом деле я просто хотел скорее показать ее товарищам. Кроме того, мне не терпелось, чтобы Стеша увидела, как ребята отнесутся к ней. Они с мужем так заморочили мне голову, что я уже стал чувствовать себя вроде сумасшедшим. Обо все этом я только думал и, конечно, не сказал вслух.
Подбивал я и Федю пойти с нами, но ему было некогда — и так много времени прошло.
Федя взял оселок и отправился в поле. Мы же со Стешей пошли в экспедиционную избу.
Нас было восемь студентов-археологов москвичей. Восемь молодых, жизнерадостных, довольно легкомысленных, любящих свое дело, веселых и дружных.
Когда я вошел в избу, все уже давно были в сборе и наводили красоту в своих уголках.
Я сказал:
— Вот, братцы, наша новая повариха — Стеша Шатрова! — и вытащил смущенную Стешу на середину избы.
Наконец-то я получил полную компенсацию за вредную старуху и за мое мучение с супругами Шатровыми!
Какой поднялся шум! Ее окружили со всех сторон, спрашивали о чем попало, восхищались бурно и открыто.
Стеша, конечно, очень смутилась, раскраснелась и чуть было снова не заплакала… Я смотрел на эту сцену с чувством гордого удовлетворения, как будто сам породил Стешу, а невежественные люди долго не ценили этого шедевра, но наконец прозрели и отдали дань восхищения моему творению.
Так Стеша и осталась у нас работать.
Мы гордились и восхищались нашей Стешей, все ухаживали за ней. Самые заядлые лентяи и лежебоки до седьмого пота кололи для кухни дрова и носили воду — еще и ссорились между собой за очередь! На кухне всегда крутилось несколько человек.
Мы читали Стеше книги и дарили ей всякую чепуху из наших нехитрых запасов: одеколон, конфеты, книжки, а я, например, исчерпав возможности, преподнес ей даже свой НЗ — кружок твердокопченой московской колбасы.
Стеша пробовала отказаться от подарков, но, конечно, ничего у нее не получалось.
Начальник экспедиции и его заместитель — люди серьезные, женатые да к тому же и приехавшие с женами, с завистью смотрели на нас. Начальник экспедиции все же не выдержал и под предлогом сбора этнографических материалов начал непрерывно фотографировать Стешу.
После того как количество снимков достигло пятидесяти, жена начальника возмутилась.
А Стеша? Стеша сначала очень смущалась и обижалась.
Однако вскоре все изменилось. Она поняла, что никто над ней не смеется, что и правда все ее считают красавицей. Она расцвела.
Раньше Стеша была какой-то забитой, ходила все ближе к стенке, в глаза говорящим с ней старалась не смотреть, движения у нее были робкими и угловатыми.
Теперь же Стеша разговаривала открыто, весело, даже сама начала шутить, — правда, по старой привычке, смущаясь при этом и краснея. Двигалась легко, плавно.
Федя, когда улучал минутку и прибегал к нам с поля, только диву давался. Он, как и раньше, смотрел на нее ласково, но теперь появились в его простодушном взгляде и новые чувства: гордость, а может быть, и беспокойство. А Стеша ничуть не зазналась. Недаром Федя говорил про ее душу. Она оставалась все той же скромной, тихой, милой Стешей. Мы дурачились, ухаживали за ней, но если всерьез говорить, то относились к ней бережно и просто. А она — единственная женщина в нашей студенческой компании (начальство жило в отдельном доме) — была со всеми приветливой и ровной. Чуть-чуть она выделяла из других меня, вроде как крестного. Но может быть, мне это только казалось?