Опомнившись от первого впечатления, я заметил, что Помонис и его ученики с интересом поглядывают на меня, стараясь определить, как же я оценил их труд.
Им не пришлось долго ждать. Я тут же высказал все, что думал. В следующий зал мы перешли уже полными единомышленниками. Мы проходили зал за залом, и я поражался вкусу, артистичности в подборе, размещении и обрамлении экспонатов. Помонис, Николай и Адриан шли на некотором расстоянии, чтобы не мешать мне самому воспринимать все, что вижу. Однако девушка, которая вначале шла с ними, вскоре присоединилась ко мне, как видно, не особенно доверяя моей восприимчивости. Впрочем, и она ограничивалась весьма сдержанными комментариями. Так мы пришли в зал античной скульптуры.
В полукруглой нише, куда почти не проникал дневной свет, на фоне черного бархата стояла на небольшом круглом, тоже черном, постаменте статуя Афродиты из желтоватого мрамора. Лицо ее, в соответствии с традициями давней греческой скульптуры, было ясным, чистым, спокойным. Откуда-то сверху и сбоку на богиню падал довольно сильный, но узкий луч света. Постамент вместе с Афродитой медленно вращался, свет скользил по статуе, как бы лаская ее. Богиня казалась живой.
В следующей полукруглой нише на фоне нескольких причудливо изогнутых ветвей я увидел двух сов. Они сидели рядом и были необыкновенно похожи друг на друга, как будто сделаны рукой одного мастера. Одна из сов — из белого мрамора — была выдвинута вперед и лучше освещена. Другая — из какого-то темного материала — находилась в глубине ниши.
— Какая прекрасная работа! — обратился я к Помонису. — Интересно, из какого материала сделана вторая сова?
— Какая вторая? — с удивлением спросил Помонис, подходя ко мне. — У нас всего одна скульптура совы — из белого мрамора.
Тут он увидел вторую сову и буквально окаменел на месте. Он окаменел, а вторая, темная сова вдруг моргнула круглыми глазами и, взмахнув крыльями, зашипела. Тут уж и я застыл от изумления. В этот момент я услышал откуда-то сзади приглушенный смех.
Помонис, опомнившийся первым, обернулся и бросил испепеляющий взгляд на своих ребят. Адриан, подойдя к нам, сказал весьма серьезно:
— Учитель! Эту сову сегодня рано утром принес какой-то деревенский мальчик и предложил ее нам. Я поразился ее сходству с нашей знаменитой скульптурой и решил приобрести ее и поместить здесь, тем более, что сегодня музей закрыт для посетителей. Это не забава. Наш спор о реалистическом или натуралистическом характере позднеримского искусства, к которому относится скульптура совы, может быть решен сравнением с живой натурой. Так что здесь поставлен нами искусствоведческий эксперимент, — закончил Адриан даже с некоторой торжественностью, показавшейся мне, впрочем, напускной.
— Я тебе покажу искусствоведческие эксперименты, — заворчал Помонис — Ты думаешь, я не понимаю ваши дурацкие шутки?
В это время верная себе девушка взяла меня под руку и увлекла в другой зал, подальше от спорящих. Она остановилась перед одной скульптурой, стала оживленно объяснять мне ее особенности. Это была клубящаяся мраморная змея. Ее покрытое чешуйками мощное тело длиной, наверное, около пяти метров, свитое несколькими крупными узлами, оканчивалось фантастической головой с большими ушами и длинными волосами. Ничего подобного я не видел ни в одном музее.
Между тем девушка оживленно и нарочито громко говорила:
— Обратите внимание на эту совершенно уникальную скульптуру второго-третьего века нашей эры. Хвост у этой змеи львиный, а голова более всего подошла бы ягненку или доброй собачонке. Глаза и уши у змеи человечьи, длинные пряди волос похожи на женские, вот как у меня.