— Я надеюсь, — добавил он, — что ты на меня не в обиде за то, что я отказался тогда принять золото, которое ты предлагал мне.
— Ты отличный малый и, поверь, никогда не был мне так по душе, как в тот раз, когда отказался продать лошадь. Хотя настоящим исландцем ты проявил себя, оставив с носом судью. Вот такие-то, истинные исландцы, нам нужны! Здесь не пресмыкаются! Такие знаются только с королями! Так, значит, тебе нужно дерево? Красное? Я знаю, это дерево считается самым ценным в мире, а тебе подавай именно такое. Ну хорошо, мне повезло. Несколько дней назад на берег выбросило обломки русского корабля. Разобрал я их, и там оказалось много красного дерева. Я сложил все на выгоне. Пожалуйста, можешь взять хоть всё.
— Я могу истратить не больше семидесяти пяти — восьмидесяти эйриров, — сказал Стейнар. — Ты получишь их с моего счета в лавке в Эйрарбакки.
— Неужто мы, потомки королей и доблестные исландцы, так уж мелочны, чтобы вести расчеты из-за нескольких связок щепок, пусть даже красного дерева, — разобиделся Бьёрн из Лейрура.
— Я бедный человек, и мне не к лицу принимать подарка, — возразил Стейнар из Лида. — Это богачи могут позволять себе.
Бьёрн из Лейрура привел Стейнара на выгон, где под навесом лежали обломки корабля и куски красного дерева, сложенные в штабеля. И хотя Бьёрн из Лейрура и слышать не хотел об уплате, Стейнар был не из тех, чтобы не знать меры, — он отобрал совсем немного досок. Бьёрн и двое его рослых работников помогли крестьянину нагрузить лошадь. Затем Бьёрн проводил своего гостя и расцеловался с ним.
— Прощай! Да хранит тебя господь бог. Ну и молодчина же ты!
Стейнар сел на лошадь и поехал своей дорогой. Бьёрн из Лейрура закрыл за ним ворота. Из-за слякоти он был в сапогах. А когда собирался уже запереть ворота на засов, вспомнил вдруг об одном пустяке — исландцы, как правило, вспоминают о своем деле, уже распрощавшись, — и закричал вслед отъезжающему:
— Эй, послушай, мой дорогой Стейнар! Не разрешишь ли ты мне останавливаться у тебя на пастбище с моими лошадьми на одну-другую ночь, когда я буду перегонять их летом с востока для отправки в Англию? Дом твой ведь у проезжей дороги.
— Тебе и твоим лошадям всегда будут рады в Лиде. Днем или ночью, мой щедрый друг, — прокричал в ответ Стейнар. — Траве все равно, кто на ней пасется.
— Может статься, что я буду не один, при мне почти всегда несколько человек погонщиков, — сказал Бьёрн из Лейрура.
— Милости просим, для всех найдется место, — пообещал Стейнар. — Кого хорошо знаешь, тому охотно предоставляешь свой кров.
Глава девятая. Крестьянин уезжает и увозит свою тайну
Кто эта женщина, проявляющая такое щедрое гостеприимство? — могут спросить люди. Не добрая ли волшебница, живущая к востоку от солнца и к западу от луны? Или это норна, вершащая судьбами людей? Быть может, это добрая хозяйка хутора Лида, которая никогда не усомнилась в превосходстве своего мужа и восхищалась тем, что он отказался от золота? А может, это женщина в голубом одеянии, которая тысячу лет одиноко бродит по вересковым болотам у подножия гор в жаркие летние дни? Не королева ли это, живущая в Дании? А если это всего-навсего притворщица и обманщица, которую многие величают матерью-землей? Одно было совершенно ясно: женщину эту не очень возвеличивали в данных стихах, как, впрочем, принято в Исландии, когда речь идет о чем-то очень дорогом.
К зиме Стейнар из Лида все чаще и чаще уходил в свой сарай и запирался там. Выходя оттуда, он вновь вешал на дверь замок и ключ клал в карман.
— Папа, когда мы были маленькими, — говорила дочка, — ты нам всегда все рассказывал. Теперь — ничего. Только прячешься от нас, когда мы сгораем от любопытства.
— Вы давно уже износили детские башмачки, любимая моя крошка. Ваша чудо-лошадка Крапи стала теперь самым обыкновенным пони во дворце короля, и зовут ее Пусси.
— Все же расскажи нам что-нибудь, папа. Не обязательно сказки. Нам бы очень хотелось знать, что ты там делаешь?
— Может быть, с божьей помощью, до прихода весны мне удастся сделать один пустячок. Вот тогда-то я открою свою конуру и впущу вас.
Так оно и случилось. Весной, в один прекрасный день, когда земля освобождалась ото льда, Стейнар пригласил детей в сарай и показал им свое изделие. Это была шкатулка удивительной работы. Не лакированная, она сохраняла всю красоту и естественность красного цвета дерева. Поверхность ее была такой гладкой, словно ее тщательно отполировали ладонями. Сделана была шкатулка с таким мастерством, что, казалось, дерево обладало податливостью воска. Шкатулка была выше и длиннее большинства шкатулок, и все же не слишком большой. Нечто особенное таилось в ее пропорциях, такое, что отличало ее от других шкатулок. Она была одинаково приятна на вид и на ощупь.
Внутри шкатулки были большие и маленькие ящички. Под самым большим ящичком, который выдвигался, — дно, но не простое: под ним скрывалось три потайных отделения, а некоторые утверждают, даже четыре. Открыть эти ящички было невозможно, не зная секрета. Но прежде всего надо сказать о замке. Говорят, что такого сложного, мудреного запора не знали тогда в Исландии. Чтобы открыть его, надо было проделать много сложных операций. На крышке несколько пронумерованных кнопок, на которые, чтобы шкатулка открылась, надо нажимать в строго определенном порядке. Начинать нужно с восьмой и закончить первой, тогда все будет хорошо. Чтобы легче запомнить, Стейнар сочинил стихотворение. Стихотворение получилось длинное, написанное с тем искусством, каким обладают одни только исландские крестьяне.
Не выучив его наизусть, справиться со шкатулкой было невозможно.
Стейнар продекламировал своим детям стишок и открыл шкатулку. Дети были заворожены этим чудом.
Девочка спросила:
— А что надо класть в эти ящички?
Отец ответил:
— В большой — серебряные монеты.
— А в тот, который разделен на четыре части? — спросил мальчик.
— Золото и драгоценные камни, — ответил отец.
— А что же тогда прятать в потайном ящике? — удивилась девочка.
— Ну что ж, я отвечу тебе, мой светик, — усмехнулся по своему обыкновению отец. — В него надо прятать то, что дороже золота и драгоценностей.
— Что же это? — спросила девочка. — Разве есть что-нибудь дороже их?
— Это тайны, которые никогда не должны узнать другие, пока стоит мир. — И отец закрыл шкатулку.
— A y нас разве есть столько золота? — спросил маленький викинг. — И так много драгоценностей?
— Какие у нас тайны? — спросила девочка.
— А как вы полагаете, дети мои, почему бог создал мир, отведя в нем место для серебра, золота и драгоценных камней и для тайн в придачу? Потому ли, что, обладая таким богатством, он не знал, куда его спрятать? Или потому, что у него на совести было что-то такое, что он хотел схоронить в укромном месте?
— Папа, — девочка не сводила глаз со шкатулки, — а кто же сможет открыть ее, когда мы умрем и никто уже больше не будет знать это стихотворение?