Выбрать главу

Ги остановился, слегка наклонил велосипед и, опершись одной ногой о каменистую дорогу, в то же время оставался сидеть на седле. Прикрыв глаза ладонью от солнца, он стал всматриваться. Перегружали большие квадратные тюки белого цвета. Три таких тюка, положенные друг на друга, заполняли тележку, и местный житель, развернув тележку на маленьких колесиках, увозил ее, скрываясь за деревьями. Через некоторое время появился другой местный житель с такой же тележкой. Ее тоже нагрузили и увезли.

Ги заинтересовал этот процесс, он продолжал наблюдать. Он не мог догадаться, куда же увозили поклажу. Может, за нависшими скалами скрывалась бухточка? Но интуиция не позволяла ему ехать дальше. Вся эта операция, похоже, проводилась тайно, и, даже плохо зная порядки на Карибском море, Ги мог предположить, что за товар находился в этих тюках. Если его предположение верно, то речь шла о таких крупных суммах вырученных денег, что те, кто их зарабатывает, не отнесутся равнодушно к чужаку, который открыл, чем они занимаются. Может быть, решил он, ему следует приехать сюда, когда никого здесь не будет и повнимательнее все осмотреть. А пока что нужно проявить благоразумие и осторожность.

Ги наклонил велосипед, перекинул ногу, слезая с него. Какое-то время ему придется вести велосипед руками – не станет же он в такую жару пыхтеть на нем в гору. Он постоял еще некоторое время, опираясь на руль и наблюдая за тем, что происходит внизу.

Ги думал, что местные жители слишком заняты работой, чтобы заметить его присутствие. Но стоя там, он услышал вдруг звук приближающегося самолета. Этот шум услыхал и водитель грузовика; он поднял глаза и, обшаривая взглядом небо, скользнул по нависшей над ним скале.

Ги мысленно выругался, поняв, что рабочий не мог не заметить, что он стоит там, наблюдая за происходящим внизу.

Лили завтракала в гостиной, когда вошла Ингрид.

– Как ты рано поднялась, Лили. Я думала, что после перелета ты захочешь подольше поваляться в кровати.

– Я встала уже давно. – Лили откусила большой кусок зрелого манго, наслаждаясь его вкусом и думая о том, что нигде на свете этот фрукт не кажется таким вкусным, как здесь, на острове, где он растет.

Когда накануне она, наконец, заснула, то впервые после получения письма от Джози спала крепко, утомление все-таки дало о себе знать, но проснулась очень рано и больше не смогла задремать. Так что, прекратив бороться с собой, она встала, оделась и прогулялась по лужайкам. Бросая первые горячие лучи на цветы и кустарники, поднималось солнце, день пробуждался с такой же стремительностью, с какой в тропических странах наступает ночь. Едва Лили возвратилась на виллу, одна из горничных приготовила ей завтрак и, вкушая еду в родимом доме, она почувствовала, как к ней возвращаются силы и с ними ее решимость не допускать, чтобы Джорге опять все расстроил. Ее встревожило его нежданное – без приглашения – явление прошлым вечером, но хорошо, что эта первая встреча уже состоялась и она недвусмысленно заявила ему, что не хочет больше иметь с ним ничего общего. Может быть, и одного такого раза достаточно. А если возникнет необходимость, она может и повторить. Осознание этого придало Лили смелости.

– Как папа? – спросила она.

Ингрид ответила не сразу, продолжая зачерпывать свежий фруктовый салат из глубокой чаши, стоявшей на кухонном столе.

– Он провел беспокойную ночь, – ответила она, поднося свою тарелку к столу и садясь напротив Лили. – Честно говоря, если не кривить душой, он очень быстро сдает.

Лили с усилием проглотила комок, подступивший к горлу. Ингрид сказала не больше, чем видела она сама, но когда Лили услышала об этом в такой прямодушной манере, то острее почувствовала надвигающуюся беду.

– Как можешь ты так спокойно говорить об этом, Ингрид?

– Нет смысла ходить вокруг да около. Закатывать истерику тоже не стоит, это ничего не изменит. К тому же, это мне не свойственно. – Ингрид улыбнулась, чуть ли не извиняясь. – Иногда, Лили, мне кажется, было бы лучше, если бы я была другой. Тогда бы, возможно, мы лучше поняли друг друга.

– А что нам мешает? Я ведь тоже не истеричка.

– Нет, ты не истеричка, но все твои переживания видны как на ладони. Может, ты не доверяешь мне, потому что своих переживаний я не показываю другим. Иногда я думаю, что кажусь тебе бездушным человеком.

Лили слегка зарделась. То, что сказала Ингрид, в каком-то смысле было недалеко от истины, и Лили почувствовала себя неловко.

– То, что я не проявляю своих эмоций, еще не означает, что я бесчувственный человек, – продолжала Ингрид, пододвигая себе манго, но пока что ничего не беря в рот. – Знаю, тебе нелегко довериться мне, сблизиться со мной. Я пыталась показать тебе, что уважаю твои чувства, но ты никогда не хотела меня выслушать. Возможно, ты и сейчас этого не хочешь, но поскольку твой отец близок к могиле, думаю, важно, чтобы ты меня выслушала. Хотя бы ради него. Попытайся сделать это.

Лили твердо сжала скулы. Вопреки здравому смыслу, ей был неприятен этот разговор, в котором, как ей показалось, о ее отце говорилось так, будто он уже умер.

– Разве имеет какое-либо значение, что я думаю о тебе? – спросила она.

Ингрид подалась вперед. Ее ложка звякнула, когда она положила ее на тарелку. Локти она поставила на стол, стараясь смотреть Лили прямо в глаза.

– Имеет, потому что я люблю твоего отца, а он любит меня. Мы давно полюбили друг друга, прежде, чем он познакомился с твоей матерью, задолго до твоего рождения. У нас давняя связь, значение которой особое. Я помогла ему снова обрести счастье. Между ними возникла некоторая неловкость.

– Я помогла ему залечить рану, нанесенную твоей матерью, которая изменяла ему с Джорге.

Лили охватил приступ гнева. Она не нуждается в подобных нравоучениях. Она приехала, чтобы в последний раз повидаться с отцом. Не для того, чтобы ее втягивала в свои душевные копания женщина, которую она никогда не могла воспринять с симпатией, сколько бы ни старалась, какими бы разумными причинами Лили не оправдывала бы ее. Ничего из этого не получалось, человеческие эмоции непредсказуемы, они не подаются разумным доводам. К тому же, сознательно или непреднамеренно, Ингрид сыпала соль на раны, которые и без того не заживали, а продолжали кровоточить.