В маленькой кухоньке своей квартиры Лили включила центральное отопление и налила бокал вина. Возможно, более благоразумно было бы сварить кофе, но Лили привыкла в свое удовольствие выпивать бокал шабли в конце рабочего дня.
Она смаковала вино с видом знатока, допила, отнесла бокал на стойку и села на стул с высокой спинкой.
Письмо с карибской почтовой маркой лежало на стойке, куда она его и положила. Почерк на конверте, по-детски закругленный, легко было узнать.
Джози, подруга ее детства, которая, по мнению отца, была совсем ей не пара. Джози, чья мать работала горничной на их вилле, превратилась для нее в сестру, которой так ей недоставало. Не важно, что отец иногда топал ногой и запрещал им играть вместе, они умели устраиваться. Не важно, что Лили была избалована вниманием и совершенно ни в чем не нуждалась, в то время как семья Джози даже не стыдилась своей бедности. Между ними установилась дружба, которую ничто не могло разрушить. Лили отправили учиться в Венесуэлу, а Джози ходила в школу на острове, где учились местные дети, но когда бы Лили ни возвращалась домой, они тут же все забывали и возобновляли свои непрекращающиеся игры.
Джози теперь вышла замуж за садовника, работавшего в поместье отца Лили, у нее появился сын – родился он не на Мандрепоре, а на Сен-Винсенте, как и всех местных девушек, Джози отправили рожать на другой остров. Отец Лили не хотел, чтобы возникали осложнения с родившимися на Мандрепоре детьми, которые впоследствии могли бы требовать для себя соответствующих прав на острове, если бы такая практика установилась. И хотя Лили больше не жила на Мандрепоре, Джози обратилась к ней с письменной просьбой стать крестной матерью. Лили знала, что отец придет в ярость, если узнает об этом, но с восторгом согласилась, оформив все по доверенности.
Две девушки постоянно переписывались, хотя и не так уж часто. В своих письмах Джози сообщала массу новостей о своей семье, о том, как подрастает маленький Уинстон, а в своем последнем письме, несколько месяцев назад, писала, что опять забеременела. Она редко упоминала об отце Лили или об Ингрид, потому что знала, что Лили это будет неприятно, и никогда – о Джорге.
Лили открыла конверт и вынула из него два листочка бумаги, мелко исписанные детским аккуратным почерком Джози. Она подлила вина, знакомясь с последними проделками Уинстона и ходом беременности Джози. Абель, муж подруги, получил повышение и стал главным администратором единственной гостиницы острова. По мере чтения ее тоска по дому возрастала, и мысленно она опять увидела подстриженные лужайки, цветущие кустарники, аккуратно подстриженные, благоухающие цветами, теннисные корты с бархатной зеленью ухоженной травы.
В уголках ее губ заиграла задумчивая улыбка, когда она вспомнила, как однажды они с Джози отправились в гостиницу и спрягались в кустарнике, окружавшем большой плавательный бассейн на открытом воздухе, подглядывая за гостями, подставлявшими солнцу свои дряблые бледные тела на лежаках возле бассейна или неловко прыгавшими в воду, шлепаясь животом о лазурную гладь, и хихикали над беспомощностью этих мужчин. Гости для девочек всегда были источником забав. Все они являлись олицетворением трезвого практицизма людей среднего возраста, говоривших друг с другом только по-немецки, на языке, которого Лили не понимала, хотя то был родной язык ее отца, и страшно дороживших своим уединением. Лили знала, что ее отец возмутится, если узнает, что она и Джози подглядывали за гостями, хотя в сам отель ей заходить не запрещалось. Ему просто не понравилось бы, что она надсмехается над гостями, подзадоривая в этом Джози – местную мулатку, которой подобало бы знать свое место.
Теперь муж Джози Абель ухаживал за теми же самыми кустарниками, следил за чистотой того же самого бассейна, где те же самые гости или очень похожие на них, позволяли своей бледной коже поджариваться под жарким солнцем Мандрепоры до цвета розовой лососины. Ирония воображенной картины заставила Лили опять улыбнуться и продолжить чтение письма, отыскивая там слова и образы, которые ярко оживляли остров в ее памяти.
Однако через несколько абзацев тон письма изменился. Еще до того, как Лили прочитала эту часть письма, она почувствовала это. Как будто ее подруга начала писать нескладно, не зная, как ей продолжать письмо, и ее беспокойство отразилось на ее стиле: ее речь приобрела непонятный, смутный смысл, стали попадаться неестественные высокопарные слова.
«Лили, мне хотелось бы кое о чем рассказать тебе. Твой отец в последнее время чувствует себя не совсем хорошо. Он очень похудел, осунулся, стал сам на себя не похож, и горничные на вилле говорят, что ему надо много отдыхать. Я не писала об этом, потому что не хотела тебя беспокоить, по неделю назад он летал на материк, чтобы, как слышал Абель, пройти медицинское обследование в больнице. Когда он возвратился, то выглядел еще хуже, чем раньше. Я пыталась разузнать, в чем дело, но это нелегко – твой отец очень скрытен. Брат Абеля, Ной, который работает на вилле, считает, что твой отец ездил к специалисту по раковым болезням. Может быть, он связывался с тобой, но, зная, как обстоят дела, я сомневаюсь в этом. К тому же твой отец ненавидит болеть, правда? Во всяком случае я решила сообщить тебе об этом».
Написав об этих важных новостях, Джози продолжила с явным облегчением освещать другие, менее серьезные вопросы, но Лили дальнейшие строчки пробежала вскользь.
Холод раннего вечера, казалось, пронизал ее насквозь, до спины, ознобом отозвался в суставах, но не смог рассеять первоначальное впечатление полного неверия.
Ее отец болен – возможно, очень болен, – но этого не может быть! Этого нельзя себе представить. Лили вспомнила, что за всю свою жизнь, она ни разу не слышала, чтобы у него заболела хотя бы голова. Для нее он всегда олицетворял силу и власть. Ребенком она его побаивалась, с трепетом относясь к его неожиданным сменам настроения и вспышкам гнева, когда она плохо себя вела или огорчала его; вообще всегда испытывала волнение перед его непререкаемым властным видом. Даже потом, когда Лили обнаружила, что он далеко не такой уж властный распорядитель своей жизни, как она раньше считала, отец все равно оставался для нее безусловным авторитетом, возможно, с некоторыми недостатками, но все же сильным человеком, с которым не считаться было нельзя. Лили видела, как он стареет – седеют волосы, на лице прорезаются более глубокие морщины, а на руках надуваются вены, но ей просто не приходило в голову, что годы скажутся и на нем, как на всех остальных. Ей казалось, что время обходит стороной ее отца. Он по-прежнему оставался высоким и стройным, с зычным голосом, сильной волей, неукротимым характером. Болезни и смерти – это были несчастья, которые обрушивались на простых смертных, а на него такие слабости не распространяются. Он им не поддавался, и ей казалось, что никогда не поддастся.