– Да, это верно, – скупо подтвердила Ингрид.
– Насколько серьезно?
– Очень серьезно. Возможно, ему осталось жить всего несколько месяцев.
Кровь застыла в жилах Лили. С того момента, как она получила письмо от Джози, Лили боялась наихудшего, но когда эти опасения подтвердились, да еще в такой категорической форме, это явилось для нее ударом.
– Почему вы не сообщили мне об этом? – возмутилась Лили. – Если он так болен… если он скоро умрет… Вы должны были предупредить меня!
– Он не хотел, чтобы ты об этом знала, – оправдывалась Ингрид. – Ты знаешь своего отца – он презирает слабость в себе самом и в других и предпочитает думать, что поправится.
– Это исключается?
– Чудеса бывают. Но, сказать честно, я в это не верю.
– Так в чем же дело? – спросила Лили, стараясь не разрыдаться. – Что у него? Джози упомянула про онколога.
– Тут ничего нельзя скрыть! – с досадой сказала Ингрид. – Да, боюсь, что это рак.
– Но разве ничего нельзя сделать? Лекарства… операция?
– Онколог хотел было попробовать операцию, но потом решил, что дело зашло слишком далеко. Да и твой отец не хочет слышать об операции.
– Но как же… если сохраняются какие-то шансы…
– Ты знаешь, как он относится к больницам и к врачам: терпеть их не может. Хочет бороться с болезнью собственными методами.
– Но что это может дать? – вырвалось у Лили. – Я знаю, отец способен на многое, но все-таки…
– Я пыталась говорить с ним, но он не хочет и слушать. Так же, как он не захотел слушать, когда ему говорили, что нужно связаться с тобой. Нет, боюсь, нам надо смириться с тем, что твой отец протянет не больше шести месяцев.
– Господи, – воскликнула Лили. На линии что-то начало потрескивать, но она уже приняла решение. Джорге, неверность, предательство, тайны прошлого и неудобство настоящего – все бледнело и становилось ничтожным перед лицом этого страшного события. Ее отец умирал. Все остальное не имело значения.
– Ингрид, – произнесла она твердым и решительным голосом. – Ингрид… Я возвращаюсь домой.
Ингрид Брандт опустила трубку и некоторое время не снимала с нее руки. Ее ясные голубые глаза немного сузились – самое большее, что она позволяла себе, вместо того, чтобы хмуриться. Слегка стала видна пульсирующая жилка на ее шее, что говорило о ее напряжении, которое охватило ее сразу же, едва Петси сказала, что у телефона Лили.
Лили всегда так действовала на нее. И совсем не потому, что была молодой девушкой, – во всяком случае, когда уехала из Мандрепоры, Ингрид тщетно внушала себе, что Лили – дочь Отто и по праву может оставаться в центре его жизни. Но Лили была дочерью не только Отто, но и Магдалены. Лили представляла собой живой образ матери и очень сильно напоминала Ингрид о вещах, которые она предпочла бы забыть. В присутствии Лили всплывали все старые обиды, лишая Ингрид тщательно оберегаемого ею самообладания, делая ее опять такой же уязвимой, какой она была в молодости. Семь лет замужества, семь лет жизни в условиях бесподобной роскоши – ведь Отто обеспечил ее всем, что она только могла пожелать, – совершенно не изменили такого отношения. А теперь, когда она снова была близка к тому, чтобы потерять его, Ингрид знала, что ничто тут уже измениться и не может.
Ингрид сняла руку с телефонной трубки и поправила густые светлые локоны в высокой прическе. Ни один завиток не выбился из этого хитроумного сооружения, если не считать нескольких прядей, которые она сознательно оставила по бокам, чтобы смягчить очертания лица. Этим инстинктивным жестом она как бы защищала себя, убеждаясь, что, хотя бы внешне, остается в форме, как всегда. Потом направилась в гостиную, проходя через мягкие полосы света и тени, отбрасываемые полузакрытыми ставнями.
Отто находился на веранде, сидя в шезлонге и потягивая прохладительный напиток. Свежие газеты были разложены под рукой на журнальном столике. Хотя он был очень болен, Отто отказывался лежать в кровати. Местный житель Бейзил, который служил ему верой и правдой уже двадцать лет, мыл его в ванной, одевал и усаживал здесь, чтобы Отто, укрытый от жаркого солнца плетеными решетками, мог любоваться садами. Каждый вечер Бейзил укладывал хозяина в кровать, задаваясь вопросом со свойственной карибским островитянам невозмутимым спокойствием, поднимется ли тот завтра.
Когда Ингрид подошла к Отто, он повернул к ней голову, но она видела, что даже такое небольшое движение требовало от него значительных усилий, и ее сердце екнуло от жалости к нему – и к себе, потому что Ингрид понимала: скоро она его потеряет.
– Кто звонил? – спросил он. Голос его звучал еще довольно сильно, как будто он только в нем сосредоточил остатки своих сил, решив, что если тело и подводит его, то, по крайней мере, он не должен шептать как больной старик.
Ингрид села на плетеное кресло рядом, налила себе охлажденного лимонного напитка, капнула туда немного коньяка, бутылка которого тоже стояла на столе.
– Звонила Лили.
– Лили! – Искра света сверкнула в его голубых глазах, которые теперь помутнели от долгих часов борьбы с мучительной болью. – Тебе надо было позвать меня!
– Связь была ненадежная. Ты бы не успел подойти вовремя к телефону.
– Святые угодники! Я еще не умер! Мог бы попытаться!
– Не волнуйся, Отто. – Ингрид наклонилась к нему, положила, успокаивая, ладонь на его руку, но где-то в глубине души сознавала, что этот покровительственный жест показывает, что теперь он принадлежит ей. – Скоро ты сможешь поговорить с ней. С глазу на глаз. Она едет домой.
Сухожилия его руки напряглись под ее пальцами, и он резко зашевелился на шезлонге, будто хотел встать и что-то сделать.
– Нельзя этого допустить! Почему ты не остановила ее?
– Как же я могу! Лили отсюда за сотни миль. Она сказала, что возвращается домой, и тут связь прервалась. Она узнала, что ты заболел, Отто. Хочет видеть тебя. Вполне разумное желание.
– Кто ей сказал? Ты не сообщала, правда? Я ведь предупреждал тебя!
– Она получила письмо от своей подруги, местной девушки… как ее зовут?
– Джози. Черт подери, они все еще общаются?
– Видимо да. Не расстраивайся, дорогой. Все будет в порядке. Уверена в этом. Перед Лили открылась новая большая жизнь. Связь с Джорге давным-давно закончилась.