Боже! Я все еще люблю его! – подумала она. Несмотря на то, что я знаю о нем, он все еще обладает надо мной властью. Мне до боли хочется его. Я могу презирать его, даже бояться, но это не меняет дела. Я все равно вся таю от желания при одной мысли о нем.
Так было раньше, и Лили начинала опасаться, что так будет и впредь. Она думала, что, уехав с Мандрепоры, очистится, вырвет его из сердца, но не смогла этого сделать. Она сумела выбросить его из головы, выкинула его из своей жизни, но память о нем сохранялась, не умерла, а только дремала, и сердцем Лили чувствовала, что, как только она опять увидит Джорге, его обаяние покорит ее с прежней силой.
Удастся ли мне сладить с этим? – размышляла в панике Лили. Что мне делать, если и его по-прежнему влечет ко мне? И, напротив, как я отнесусь к тому, если он больше не желает меня?
Ей было всего пять лет, когда она в первый раз решила, что выйдет замуж за Джорге. Сейчас это воспоминание позабавило бы ее, если бы у нее не было таких черных предчувствий о предстоящей встрече.
Мысленно она представила его себе таким же, каким увидела в первый раз, в обществе своей матери на веранде виллы в Мандрепоре. Солнечные лучи пробивались сквозь кроны тропических деревьев, бросая на него светотени. Высокий, крепкого сложения мужчина в белой рубашке и хлопчатобумажных брюках для верховой езды. Теперь ей казалось, что он совсем не изменился за все эти годы, но она понимала, что и в сорокапятилетнем мужчине она видела прежнего молодого человека. А может, он и правда не изменился. Может быть, он один из тех мужчин, у которых время между зрелостью и старостью останавливается. Она уверена, что у него всегда были эти глубокие борозды от носа к углам рта, темная от загара кожа цвета красного дерева и мешки под глазами – свидетельство о его бурной жизни. Но, как это ни странно, казалось, что все это только усиливало его удивительную привлекательность.
В тот день Лили смотрела на него и чувствовала растущее в груди странное возбуждение. Конечно, она была еще слишком мала, чтобы разобраться в своих чувствах. Она знала только, что больше всего на свете хотела бы пойти к нему, побыть на веранде вместе с ним и матерью. Она проскользнула через зеленую арку, шлепая сандалиями по полу из плит, потом остановилась, неожиданно застыдившись.
– Лили! – воскликнула мать, увидев ее. – Я думала, что ты на пляже с Петси.
В низком мелодичном голосе матери звучало удивление. Она сидела в одном из плетеных кресел в свободном сарафане типа индийского сари. Ее длинные черные волосы рассыпались по обнаженным коричневым плечам, изящные ноги выглядывали из-под ярко раскрашенного шелка, она положила ногу на ногу, так что ее золотистая домашняя туфля на высоком каблуке низко свисала с изгиба ее ноги. Между позолоченными кожаными полосками Лили могла различить ярко-красный педикюр на ногтях. Ее мама, думала она, самая красивая женщина на свете, и ей, пятилетней девочке, страстно хотелось быть похожей на нее. Иногда она пробиралась в комнату матери, уносила пузырек с ярко-красным лаком, старательно раскрашивала им свои ногти, надевала на запястья звенящие браслеты матери, изображая из себя взрослую красавицу, какой была сама Магдалена. Однако на этот раз Лили во все глаза смотрела на мужчину и не отвела от него взгляда, когда отвечала матери.
– Мы вернулись. У Петси заболела голова.
– Вот как! Мне надо будет поговорить с ней! Магдалена выказала явную досаду, и Лили вступилась за няню.
– Она не виновата, мама. Ты не должна сердиться па псе.
– Конечно, сердиться не следует, Магдалена. Это не идет вам. – В этих словах, произнесенных нараспев, прозвучала нотка сарказма, но маленькая перепуганная Лили не заметила этого.
– Лили, иди поиграй в саду, – сказала мать. Лили насупилась.
– Разве это нужно, мама?
– Пусть остается. Она же ничего плохого не делает. – Мужчина протянул жилистую коричневую руку и погладил девочку по волосам.
Она подбежала к лестнице на веранду и села на ступеньку, опустив подбородок на коленки, восхищенно смотрела на него во время их разговора с матерью, довольная уже тем, что ей разрешили остаться.
Ее очарование этим мужчиной продолжалось все годы, она ощущала его и теперь, так же сильно, как и прежде – насколько она могла судить по тому, что сохранилось в ее памяти.
– Кофе, мадам? – вежливо спросила бортпроводница. Лили раскрыла глаза, чуть ли не с удивлением глядя на вышколенную фигуру, склонившуюся возле нее. В последние несколько минут ее мать, умершая пятнадцать лет назад, предстала в ее памяти как живая. Ее мама… и, конечно, Джорге. Всегда Джорге. Лили покачала головой.
– Спасибо, не надо.
Потом снова закрыла глаза, продолжив путешествие в далекое прошлое.
Джорге провел очень много времени на Мандрепоре тем летом и наступившей потом зимой. Лили точно не знала, почему он так неожиданно вошел в их жизнь – кажется, он был деловым партнером отца. Часто он уединялся с отцом в одной из комнат виллы, которую отец использовал в качестве кабинета, а иногда они уезжали вместе на машине отца – единственной тогда на острове, – направляясь, как она думала, на юго-восточную сторону острова, где в трущобах, сделанных из чего попало, включая поржавевшие железные листы, жили туземцы. Но однажды, когда она наблюдала за машиной с верхушки холма на краю их имения, она увидела, что машина, прежде чем скрыться из виду за широкой полосой роскошной вечнозеленой растительности, повернула не на юг, а на север. Лили не представляла себе, куда они могли поехать. Она не знала, что находится на той стороне острова, и хотя территория Мандрепоры равнялась всего пяти квадратным милям, на северной части острова она никогда не была.