Разгромив неприятеля, Чингисхан дал волю мести. Тринадцать туменов и тысяча бахадуров двинулись на восток, кривая сабля и свистящий аркан ответили на дерзость. Смятый железной лавой тангутский царь с горстью своих «непобедимых» солдат укрылся в столице. Его обложили, как тигра в пещере. В городских предместьях шёлковые стяги уже заменил девятихвостый бунчук, и казалось, земной суд свершится с неизбежностью небесного.
И здесь уже предвкушавший сладость возмездия император разбился, упав с лошади. Обычай предписывал кочевникам немедленно прервать поход, но престарелый полководец был неукротим. «Клянусь вечно Синим Небом, - воскликнул он, - лучше умереть, чем оставить вероломство безнаказанным!» Осаждённых довели до крайности, и запертый собственными воротами царь обещал покориться. Однако, изворотливый, он прибег к последней уловке. Весть о ханской болезни уже коснулась его ушей, и он попросил отсрочку. Время, спасавшее многих, текло в его сторону, и он надеялся обмануть судьбу. Но лукавство натолкнулось на хитрость. Чувствуя близкую смерть, Чингисхан назвал царя сыном и с притворным великодушием дал ему месяц, чтобы явиться в орду. При этом он распорядился убить его сразу по прибытии вместе со всей свитой. Посылая смерть из могилы, он запретил разглашать свою кончину, прежде чем умертвят предателя. Возвращаясь потом на родину, монголы убивали дорогой всех встречных - кривотолки не должны были оболгать смерть их хана.
Рашид ад Дин пишет, что грозный хан оставил по себе непроизносимое имя в полнолуние месяца Свиньи года Свиньи. У Марко Поло он умирает от раны стрелой. У Карпини - от удара молнии. Но ближе к истине мне представляется версия старой монгольской легенды. Она предполагает, что хан всё же пережил своего дерзкого вассала. Однако тангут, отправляясь в орду, уговорил свою оставшуюся во дворце жену убить завоевателя. Он рассчитывал на её неземную красоту и нечеловеческую преданность. Ввиду наставленных копий он ещё искушал Чингисхана прелестью царицы и советовал на всякий случай обыскать её перед брачным ложем. Он знал, что смерть не спугнуть предостережением. Укусив правителя за шею, красавица бросилась в Хуанхэ, которая с тех пор зовётся у монголов «рекой царицы».
Два всесильных царя, два древних воителя. Их привязанность к миру впечатляет, их презрение к смерти страшит. Борясь на краю пропасти, они пытаются столкнуть противника. Что движет ими: честолюбие, неведомая страсть или стремление забыться?
Начало
А было, похоже, так. Режиссёр увидел сон, который решил воплотить на экране. Быть может, сон мучил его, и он, надеясь освободиться, полагал, будто сокровенное перестанет довлеть, утратив тайну. А может, воображение рисовало ему звёзды, и будущее творение казалось совершенным? Теперь это неведомо. Но сны - лишь хаос ощущений, а искусство - всегда ремесло. Оно требует мастерской, как пьеса - декораций. И режиссёр выбрал пустынное место, где его фантазии должны были осуществиться. Прибывшим сюда раздали роли, и он, работая вдохновенно и беспощадно, заставлял под луной и солнцем повторять их. Чтобы избежать путаницы, режиссёр никому не раскрывал замысла, и все терпеливо ждали, пока в сценах проступит сюжет.
Но замысел - клочья тумана, творение открывается лишь по завершению. По неведомой причине - творцы капризны - режиссёр на половине дороги бросил начатое. Художнику, видевшему его бегство, он вместо прощания обещал скоро вернуться. Обманывал ли он, сломленный неудачей, или сам верил в это? Проклинал ли он время, которое, заставляя выбирать, приземляет фантазию и подчиняет судьбе? Или миф был целью его сна? Кто знает... Но как бы там ни было, режиссёр оставил легенду - догадки вместо знания, интерпретацию вместо факта. Позже художник рассказывал, что режиссёр счёл себя отвергнутым. Художник лгал то ли от ужаса, то ли из состраданья, а беспомощные актёры ещё долго бродили в руинах декораций, виновато бормоча заученные фразы, рылись в груде хлама. Безликие, покинутые поводырём слепцы, они вглядывались в оборванные ленты, отыскивая себя.
Брошенные на задворках Вселенной, их потомки до сих пор склеивают разрозненные куски. Сводя историю к истории истории, они тщетно пытаются воплотить чужой сон.
Метемпсихоза как предательство
Был осенний день семьдесят девятого. От кипевшего чайника запотели стёкла, и мать, привстав с табурета, открыла форточку.
Отец вдруг сказал: «А ведь ты увидишь третье тысячелетие...»
Я стоял у окна, ковыряя в цветнике сухой чернозём, и думал, что за горизонтом места гораздо больше, чем можно себе вообразить.
Повышая голос, отец заговорил о будущем, словно заблудившийся пастырь, ободряющий путников. В паузах он тихо улыбался, а я слушал и верил, что увижу золотой век, который наступит с неотвратимостью календаря. Меня разморило, мысли уводили всё дальше от нашей кухни, скрипы которой я давно изучил, в таинственное, лучезарное завтра, которое суждено моему поколению.
Отец говорил всё тише - и вдруг кулаком захлопнул форточку.
«Теперь, - рассмеялся он, увидев, как я вздрогнул, - ты запомнишь наш разговор!» Через два года его не стало.
Через двенадцать - страны, в которой мы жили. А я живу, чтобы перебирать в памяти рухнувшие надежды.
Время - для всех шагреневая кожа, и теперь, когда в слезящемся паром окне одинокие галки чертят небо, мне кажется, что завтра уже не наступит.
Переселение душ обрекает нас на вечные странствия, вера в бесконечные метаморфозы делает нашу судьбу более одинокой, чем она есть.
Ведь метемпсихоза означает забвение, отказ от прошлого, отречение от несбывшегося.
Я хочу быть всегда с тем холодным осенним днём, когда мог безнаказанно мечтать.
Или не быть вовсе.
Построение образа
Ничто так не стимулирует восприятие, как прямая речь. Посредством живых слов мы постигаем души, учит блаженный Августин; с помощью диалога раскрывается истина, добавляет Платон. Вложите в уста героя одну-две фразы, задайте интонацию, и он уже возникает в воображении. Особую роль при этом играют междометия, поговорки, паузы: привычные, они легко рождают ассоциации. Например: «Эх вы... Да что вы все знаете обо мне? - с едва скрываемым отчаянием (тон указывается обязательно) прошептал Иванов (имя всегда сильный акцент) - Сорок лет впустую! Сорок лет бессмыслицы и суеты!» Одно вырванное из контекста предложение уже что-то говорит. Пробуждается сострадание (очень сильная доминанта): Иванова жалко, потому что всем близко ощущение понапрасну идущей жизни. Приведённый анализ кажется примитивным, но это только один кирпичик, из которых строится здание образа.
Теофил Готье признавался, что не испытывает страха перед белым листом, потому что владеет синтаксисом. Он говорил, что смело бросает фразы в воздух, зная, что они, точно кошки, опустятся на четыре ноги. С какого же момента отдельные части воспринимаются как гештальт? Почему набор одних символов кажется фальшью, других - нет? Когда оживает втиснутый в мёртвые буквы образ? Это и есть загадка художественности. Ясно, что чеховская бутылка, преломляющая лунный свет, рисует ночь. Не ясно - почему.
Сколько типографских знаков нужно для того, чтобы проявилась картина? Интуитивное постижение этого ремесла зовётся талантом. Однако я не сомневаюсь, что гармония рано или поздно будет поверена алгебре. Ибо речь идёт лишь о способе внушения, об искажении поля нейронов посредством грамматики, о внедрении в их структуру клиньев слов. Я уверен, что когда-нибудь мастерству писателя обучат машину - будущее за ней-ролингвистикой, за массовыми технологиями искусства, которые его и уничтожат. Ведь как только вскроются эти алгоритмы, а сегодня в эпоху «Вояджеров» и компьютеров, ниспровергающих шахматных чемпионов, они вовсе не представляются тайной тайн, литература исчезнет. Если только раньше её окончательно не раздавят журналы в глянцевых обложках.