Слава говорил не замолкая, а его голос только раздражал Глеба. Весь прилив энергии скопился в руке. Почему-то захотелось его ударить. Чтобы он замолчал, чтобы он не нёс околесицу, чтобы он пришёл в себя… чтобы посмотрел адекватно на ситуацию. Но всю свою злобу Глеб собрал на лице – он смотрел неодобрительно на Славу, весь напрягся телом и демонстрировал полное равнодушие к тому, что он говорил. Не почувствовать это Слава не мог – постепенно запал остывал, его взгляд становился тусклым, а тело сжималось.
— Почему ты так смотришь? — спросил он.
— А ты не понимаешь? — повысил голос Глеб.
Судя по зашуганному виду, Слава действительно не понимал.
— Это не моё тело. Оно принадлежит другому человеку, я не могу забрать его. Кто он? Твой новый парень? Почему ты так поступаешь с ним? Ты понимаешь, что это… это не по-человечески. Так не делают.
— А что мне остаётся? Твоего тела больше нет… наверное, уже нет. Даже если бы оно осталось, ты бы не смог быть таким… а так ты можешь. Можешь, как все обычные люди, ходить по улице, общаться с другими, что-то покупать, куда-то ходить, что-то смотреть… просто можешь быть обычным. Разве оно того не стоит?
— Не стоит, если это жизнь другого человека! — Слава вздрогнул и сжался сильнее. — Как ты не понимаешь? Это… это аморально. Это неправильно. Я не имею права занимать это тело, потому что у меня было своё… А сейчас его нет, а, значит, и меня не должно быть.
— Н-нет, — булькнул Слава. — Если я могу это сделать, если это в моих силах, значит, так мо-может быть. Ты ведь говорил, что ни делается, всё к лучшему, всё к лучшему, а это значит, раз я могу так сделать, значит, ты можешь жить. Жить в чьём угодно теле, если я этому… этому поспособствую. Раз у меня есть эта сила, я могу ей воспользоваться. Ради твоего блага.
— А с ним что делать? — Глеб указал на своё лицо. — Он пусть канет в небытиё? Так что ли? Что будет с его родными? Друзьями? Родителями, в конце концов? Я не могу быть им и не собираюсь занимать его место. Я не понимаю, как ты можешь так поступать! Он для тебя совсем ничего не значит?
Слава нахмурился.
— Не значит. — Глеб опешил – он планировал воззвать к совести, но если это то, о чём Слава даже не задумывается? Как быть? — У нас были не такие отношения, — Слава скрестил руки на груди и прогнулся в спине. — Обоюдно встречались, потому что могли дать что-то друг другу. Это не по любви, — он утёр рукавом щёку. — Не так, как с тобой.
Глеб ощутил пустоту. Ускользающий шанс. Невозможность вернуться назад.
— Но это не значит, что ты можешь вот так вот вселять меня в его тело. У него же… у него своя жизнь, я не могу её отнять.
— А если он не заслужил? — Слава сердито посмотрел на Глеба, поджимая губы.
— Не заслужил что?
— Эту жизнь. Что, если ты больше заслуживаешь шанса жить, чем он? Ты его даже не знаешь… вдруг он убийца? Педофил? Живодёр? Скажешь, он заслуживает?
— Слава, не мы это решаем… а закон, а вообще…
— Ну а теперь решил я, — Слава заговорил строго и уверенно. — Ты больше него заслуживаешь жизни.
До Славы не дозваться. Он уцепился за идею в своей голове, и ни в какую не желает её отпускать. Звучит всё и выглядит так, что, если он оторвёт её, то оторвёт от себя кусок, терять который нельзя, он жизненно необходим.
— Давай позавтракаем, — сказал Слава и провёл ладонью по лицу. — Ещё умыться надо… и себя в порядок привести, — он потух. Силы покинули его. — А там и решим…
Глеб уже понял, что ничего Слава решать не будет. Он уже всё решил. Но подспудно Глеб надеялся переубедить его, когда тот остынет.
В ванной – совмещённом санузле царил беспорядок: раковина заставлена баллончиками и флаконами духов, между ними лежали бритвы, поверхность забрызгана подсохшими каплями и коротенькими волосками. Зеркало замызгано и окроплено белыми пятнами зубной пасты. На стиральной машинке нагромождены свёрнутые клубком вещи. На полу стоят бутылки с химией. Бортик ванны завален шампунями и гелями для душа. Никакого порядка, внутренне Глеб содрогался от отвращения.
Слава взял расчёску, из которой торчали тёмные волосы, и принялся расчёсываться.
— Похожа на ту, прошлую квартиру, — сказал он с хилой улыбкой, — в которой мы жили, имею в виду.
Отчасти – это было так. Отчасти – Глеб не хотел признавать, что жил в подобном захламлённом месте.
— Твоя щётка синяя, — Слава кивнул на жестяной стакан, из которого торчало почему-то четыре щётки. Все разодраны – пора менять.
Нехотя Глеб взял её и передавленный тюбик пасты.
После Слава сказал, какая бритва и пенка для бритья Глеба. Если он в принципе хотел бриться.
Чужими вещами казалось пользоваться неправильно, как и использовать чужое тело – делать им что-то, даже разговаривать со Славой. Всё это вызывало отторжение и презрение, как к себе, так и ко Славе, который всё это провернул.
Неужели он не ощущал раскаяния? Сочувствия? Разве не думал, что поступает плохо? Что отнимает чужую жизнь? Что ради одного жертвует другим?
— Ты такой загруженный, — отметил его состояние Слава, когда они переместились на кухню: Глеб сел за стол, а Слава варил кашу – сказал, что сам справится. Царящий и здесь бардак Глеб предпочёл игнорировать.
— А мне, по-твоему, каким быть надо? Если ты не понял, то я нисколько не рад тому, что ты сделал, — буравил его спину Глеб, надеясь, что хотя бы отчитывающий тон повлияет.
Слава не отреагировал, продолжал мешать манку.
— Тебе… тебе просто надо привыкнуть… ты, наверное, уже и забыл, что значит жить. Вспомнишь, и ещё захочешь, — в голосе звучали радостные нотки. — Наверное, там было совсем нечем заняться?
Ответа у Глеба не было. Он не ощутил, как было там. Его там будто и не было.
— Расскажешь, какая она – жизнь после смерти? — Слава развернулся боком, и с такого ракурса он казался худее, чем прежде. Шея стала тоньше, это было особенно заметно с собранными волосами.
— Я не помню, — признался Глеб. — Ничего.
— Если не хочешь говорить, я тебя не заставляю, — быстро переключился Слава. — Наверное, там совсем по-другому.
Глеб отвёл взгляд в сторону окна. Светило солнце, заливало дом напротив и двор золотым.
— Сейчас лето?
— Почти. Конец августа.
Даже если бы была середина января, Глеб не почувствовал разницы – его тело не чувствовало разницы. Но для конца августа Слава был одет тепло – в кофту с длинными рукавами и штаны. Он всегда жаловался, что ему жарко, носил как можно меньше одежды, а сейчас пытался утеплиться. Это было на него не похоже.
Слава разлил кашу по тарелками и поставил её на стол. Загромыхал ящиком с металлическими приборами и достал большие ложки. Судя по загруженной раковине, большинство из них было там.
— Нормально? Не пересолил? Или сахар добавить? — завёлся Слава, когда Глеб сделал первый глоток.
— Я не чувствую, — сказал Глеб. — Ни вкуса, ни запаха. Температуру тоже не чувствую. Как и прикосновения.
Слава словно обмер.
— Совсем?
— Совсем.
Глеб посмотрел на него. Слава был удивлён и будто бы расстроен.
— Это, наверное, тяжело, — пробормотал он, натягивая рукав кофты на пальцы.
— Этого я тоже не чувствую. Я этого и тогда не чувствовал, — Глеб положил ложку в рот и проглотил содержимое. — Когда это в первый раз случилось.