Об этом симбиозе Слава говорил?
Глеб был в шоке… При нём всё было не так. Слава никогда не просил о насилии, не говорил его резать или играть в бдсм-игры. Почему он сейчас этим занимается? В чём смысл? Ему это нравилось? Если нет, то зачем соглашался? Если да, почему ему начало это нравиться? Он никогда не демонстрировал к этому интерес. Скорее всего, он бы сам кого-то бил и резал, но не его. Глеб вспомнил все разбитые тарелки и кружки, приставку и все «ласковые» прозвища, которыми Слава одаривал бесящих его людей, но чтобы так обходились с ним…
Глеб не мог в это поверить. Тело размякло, он почти съехал со стула.
Что вообще произошло?
Эти мысли вплотную забили голову. Ни о чём больше Глеб не думал. Он ждал возвращения Славы, чтобы спросить об этом, узнать правду, понять, что происходит, что случилось, что послужило толчком к этому.
Слава вернулся через два с половиной часа.
— Привет, — сказал он радостно из прихожей и заглянул на кухню. В руке был пакет с увесистым содержимым. — Я торт купил. «Прагу». Я помню, что ты не чувствуешь, но, может быть, ты… ты сможешь вспомнить, каково это?.. Может, чувства проявятся постепенно? Всё-таки сейчас… с телом всё в порядке. Оно живое и ты… живой, — глаза у Славы блестели.
Он поставил пакет на стол и достал шоколадный торт.
«Прага» Глебу нравилась.
А ещё Глебу очень нравился Слава.
— Слава, у меня к тебе серьёзный вопрос. — Слава, наверняка, рассматривал этот серьёзный вопрос как что-то, однозначно связанное с возвращением Глеба в мир иной, поэтому он даже не насторожился, спокойно кивнул и приготовился. — Я посмотрел его видео, — Глеб показал телефон, и тут до Славы дошло – медленно и постепенно, он оттянул рукава худи, цепляясь за них пальцами, и закрылся: склонил голову и сжался. — Теперь тебе такое нравится?
Слава переступил с ноги на ногу, скрестил руки на груди и протолкнул их поглубже.
— Н-нет, мне такое… такое не нравится, — он говорил в пол, на Глеба не смотрел.
— Тогда почему ты разрешил ему себя резать? — Глеб еле сдерживался, чтобы не повысить голос, чтобы снова не начать отчитывать Славу, чтобы снова не показать характер, но глаза застелила пелена, когда он вспоминал просмотренное. — Почему… почему у тебя вообще шрамы на руках? Чем ты занимался, пока меня не было? Что ты делал с собой?!
Слава качнулся и взял воздух ртом.
— Я, — его голос знакомо булькнул. Сейчас он заплачет, предвидел Глеб. Он не сдержался. Накричал. — Я… а, по-твоему, что мне оставалось? — Слава сжался сильнее. — Что я должен был делать? Делать вид, что ничего не случилось? Что не я тебя убил? Что не из-за меня тебя больше нет? — Глеб опешил. Ведь это Слава и должен был сделать, они договорились об этом. — Я пытался! Правда, пытался!.. Как ты сказал, я жил, пытался жить, сколько это возможно. Но я не мог, не мог, понимаешь, принять это. Принять то, что я своими руками… своими руками тебя… Что это всё из-за меня, — Слава резко положил руку на лицо и затрясся. Захлюпал носом. — Как я, по-твоему, должен был жить, зная, что я убил тебя? Что это всё из-за меня?.. Я не мог… просто не мог… но я не мог убить себя, потому что обещал тебе жить. А я хотел… правда, столько раз думал, что лучше мне сдохнуть. Столько раз думал, что вместо тебя должен был сдохнуть я. Всем бы было лучше… и тебе. Тебе тем более. — Слава размазывал слёзы по лицу и еле дышал. Много выдыхал и почти не вдыхал. — Когда ты умер, я не мог есть, меня постоянно рвало, меня даже в больницу положили, через капельницу ел. Представляешь? До чего я дошёл? А потом… потом я вспомнил, что ты говорил жить, начал что-то есть. Рвало меньше. Вообще все подумали, что у меня рак. Лучше бы это был, блядь, рак… — Слава не устоял на ногах, его повалило на пол, Глеб не устоял на месте, попытался подхватить, а Слава схватился за его руки. — Скажи честно, сколько… — он поднял красное заплаканное лицо. — Сколько времени для тебя прошло? Десять лет? Пять? Год?
Глеб пытался удержать тело Славы и почему-то оно казалось тяжёлым. Всё ощущение Славы обернулось непосильной ношей, хотя Глеб ничего не чувствовал.
Теперь глаза опустил он.
— Нисколько.
Слава вдохнул шумно через нос, с его лица упала пара капель.
— Что?.. — спросил он.
— Говорю, для меня нисколько не прошло. Не было жизни после смерти. Не было ничего. Я будто закрыл глаза… и сразу открыл их. Это даже сном не назовёшь… просто какое-то переключение между каналами. — Посмотреть на Славу у Глеба духу не хватало. Он начал понимать, что происходит – и это нисколько не облегчало его пребывание здесь.
— Вот как, — Глеб зацепился за губы Славы, они дрожали, а сам он улыбался. — Может б-быть, это даже х-хорошо.
— Сколько прошло на самом деле? — Глеб крепче взялся за Славу.
— Три с половиной. — Глеб зажмурился и сделал глубокий вдох. — И всё это время я… й-я видел кошмары, как убивал тебя, — голос Славы тоже дрожал, — что сделал с-с тобой, во что превратил тебя, я думал, что не имею права жить, во снах ты так говорил мне… Но я понимаю, это не ты, это то, что я думаю… что хочу сделать. И резался я, чтобы… ну, чтобы не убивать себя… и с Богданом… я думаю, я всё это заслужил. И такого обращения, и… таких наказаний. Ведь я их заслуживаю. За то, что забрал у тебя жизнь. Поэтому я х-хочу, чтобы ты жил сейчас. — Глеб открыл глаза. Лицо у Славы было мокрое, оно всё сжалось, тряслось, глаза воспалились. — Потому что ты имеешь на это право. Потому что т-так будет правильно. Ты же понимаешь?
Это всё объясняло, но Глеб не мог до этого додуматься. Он принял свою смерть, он понял, что навсегда выпадет из круга жизни, и почему-то оказался к этому готов, возможно, потому что он не ощущал настоящих чувств, он ощущал лишь те, о которых вспоминал его мозг, – да, было немного жаль, было немного злостно, было немного паршиво, но лишь на уровне того, что, скорее всего, он должен был ощущать в такой вот ситуации, но не по-настоящему. Однако он совсем не взял в расчёт то, что живые останутся в круге жизни и на них бременем будет висеть его смерть – его уход из жизни. Они не будут к этому равнодушны: они будут скучать, продолжат любить, желать вернуть, а в случае со Славой – бесконечно винить себя и просить прощения. Глеб думал, раз он договорился со Славой, то всё так и будет, почему не должно быть? Но Слава – не машина, которую легко запрограммировать на необходимые действия, Слава, в отличие от него, живой по-настоящему, у него есть чувства, страхи, сомнения, настоящее бремя, которое, как думал Глеб, он снял, выставив всё так, будто покончил жизнь самоубийством. Он совсем не подумал о том, что будет со Славой… Он и представить себе такого не мог. Он надеялся, что своим притворным суицидом разрешит все проблемы, но решил он только одну – Славу не посадили.
Но было бы ли это лучшим решением? Теперь Глеб сомневался. Не потому, что не хотел защитить Славу, а потому, что это могло быть способом искупления вины, который он отнял.
— Глеб, — Слава прижался к нему, — скажи, что понимаешь…
Теперь Глеб понимал.
Он обнял Славу как тогда, когда всё это случилось и Слава безостановочно ревел, а труп Глеба коченел.
— Но и ты ведь понимаешь, — Глеб говорил негромко, — я не могу забрать чужое тело. Чужую жизнь, и жить так, будто ничего не было.
— Тогда, — Слава вжался как можно сильнее, — возьми моё тело. Я не знаю, получится ли, но… наверное, наверное, это возможно. Тогда ты согласишься?