Глеб не мог согласиться. Он не готов жертвовать ничьей жизнью, он не хочет забирать ничьё тело даже ради второй жизни. Даже ради себя, который умер так глупо и быстро. Он не хотел ничего отбирать.
— Нет, Слава, я не могу, — Глеб нахмурился и положил руку на его голову. — Пойми, я… я всё, по-настоящему всё, тебе просто нужно это принять…
— Как я могу это принять?! Ты издеваешься? — Слава оттолкнул Глеба. — Я жил… я жил только ради этого! Ради того, чтобы ты снова смог жить, понимаешь? С того самого дня… хоть я и сказал, что отпускаю тебя, я не мог отпустить тебя. Как я могу это сделать? Как ты прикажешь мне это сделать? — Слава заходился: заикался, между словами стонал, размазывал слёзы по коже. — Если бы я мог, я бы так и сделал, но всё, что я могу, это резать себя и пить таблетки, чтобы не свихнуться с концами, чтобы не убить себя… что… что мне, по-твоему, делать? — Слава склонился над полом. — Как я должен это сделать?.. Как…
С самого начала переубедить Славу было невозможно. И не потому, что идея возродить Глеба прорастала в нём три с половиной года. Всё определилось в момент смерти и последующем воскрешении. С того момента всё было предрешено. Если бы Глеб уделил больше времени переживаниям Славы, этого можно было избежать? Если бы они прощались дольше? Если бы он рассказал ему больше своих секретов, поделился тем, что чувствовал тогда? Что нужно было сделать, чтобы до этого не дошло? И был ли Глеб в состоянии так поступить? Если даже сейчас он не знает, как действовать, значит, тогда он не смог бы тем более.
Этого не изменить.
Даже сейчас, всё зная и понимая, Глеб мог только в молчании наблюдать, как содрогается тело Славы, слушать, как, задыхаясь, он дышит и изнемогает от сердечной боли, осознавать, как чувства рвут его на части, вина выжимает досуха, а совесть изъедает в нём дыры, и ощущать свою тотальную беспомощность.
Он ушёл ни о чём не подумав. Оставив всё на Славе.
Мёртвым живых не понять. Ведь они больше не существуют, следовательно, не думают, не чувствуют, не понимают.
— Слава, прости меня, — единственное, с чем Глеб определился. — Я не думал, что до такого дойдёт.
Слава сильно вздрогнул и поднял лицо. Он был весь красный.
— Не извиняйся, пожалуйста. — Слёзы быстро появлялись на глазах и так же стремительно скатывались по лицу. — Это я ведь… я виноват, что убил тебя, что не отпустил… что вернул сейчас и хочу заставить тебя жить… А ты этого даже не хочешь… Я… я думаю лишь о себе. О том, что так ис-искуплю вину, что так… не буду страдать, что так всё вернётся на свои места. Но так ведь уже не будет, да? Всё… никогда не будет как раньше. А я лишь надеюсь, надеюсь, что всё-всё исправлю…
Слава прижал руки к груди. Глеб чувствовал, как болит его сердце. Как оно разрывается и как его штормит из стороны в сторону. Он определённо точно это ощущал.
Он положил ладонь на плечо Славы и почувствовал, какой он горячий, как тряска отдаёт в руку, как от прикосновения Слава напрягся сильнее.
— Тебе надо отдохнуть, — больше Глеб ничего придумать не смог.
Слава послушно закивал и попытался подняться. Ноги его не держали. Глеб помог, уложил на диван, предварительно скинув одежду.
— Голова болит, — сказал Слава. — Я давно… давно так не ревел. С того самого дня, наверное.
— Выпьешь таблетку?
— Давай, — Слава утёр слёзы и всхлипнул носом. — Они там, — он указал на висящий ящик, из которого утром доставал таблетки.
Глеб подошёл, открыл дверцу, сразу увидел сине-жёлтую коробку. Вальдоксан. Название ничего не говорило о применении. Глеб пошарил рукой, нашёл цитрамон и пенталгин.
— Тебе послабее или посильнее?
— Посильнее.
Глеб взял пенталгин, потом принялся искать кружку.
— Я без воды пью, — сказал Слава.
Раньше только водой и запивал.
Глеб вернулся и сел рядом, отдал блистер в руки. Слава выдавил зелёную таблетку, положил на язык и запрокинул голову. Проглотил и не поморщился. Приложил руку ко лбу. Больше не плакал.
— Прости, что… втянул тебя в это, — сказал он. — Я… получается, не о тебе думал даже, а о себе. Это так… эгоистично. Я думал, что Богдан плохой, но я хуже.
— Ты не хуже, — по привычке отговорил Глеб. — Просто так сложились обстоятельства.
— По-твоему, все бы решили воскрешать людей, если бы у них была такая возможность?
— Не знаю насчёт всех, но часть точно. Но большая это часть или меньшая, я не знаю. Просто какая-то. Это… это нормально, хотеть, чтобы человек вернулся… Может быть, если бы я, — теперь до Глеба дошёл весь смысл его пребывания здесь, кажется, он его понял, — если бы я оказался на твоём месте, если бы я потерял тебя, то я бы… тоже захотел тебя вернуть.
Слава шмыгнул носом. Он смотрел снизу-вверх на Глеба. Жалостливо. Он был весь расклеен. Разбит.
Глеб отвёл взгляд.
— Это напоминает о том, о том, когда ты лежал, а я сидел рядом с тобой, — сказал Слава. — Когда ты уже умер…
— Когда ты меня ещё мясом и овощами обкладывал?
— Ага. Думал, что так не дам тебе разложиться… Навряд ли это сильно помогало, — Слава вжал руку в голову. — Тогда батареи топили… наверное, ты только от этого быстрее, ну, быстрее…
— Это да, — согласился Глеб с незаконченной мыслью и упал на спинку дивана.
— Ты ведь… ещё хочешь уйти?
Только когда Слава спросил об этом, Глеб разглядел в себе честный ответ:
— Я не хочу… не хочу уходить, но я так не могу, — почему-то обзор застлали слёзы. Глеб не думал, что это возможно.
— Побудь со мной ещё немного, и потом… я… я всё сделаю.
— Обещаешь?
Слава отвёл глаза в сторону. Он не мог такого обещать.
— Слава, — Глеб хотел напереть, но практически сразу распустил наставнический тон. Он тоже должен войти в Славино положение. — Я бы мог… наверное, прожить так несколько дней, может, пару недель, — Слава внешне ожил, Глеб это и почувствовал, Слава потянулся к нему, взял за руку, прижался. — Но я не хочу портить его жизнь, понимаешь? Пара недель – это ещё уместно и возможно.
— Хорошо, — закивал Слава. — Только… прошу, побудь со мной, всё это время, каждую секунду, я так не хочу отпускать тебя, не хочу оставаться один, не хочу снова чувствовать себя виноватым…
— Да, конечно, — Глеб склонился над Славой, приобнял его, — я буду с тобой столько, сколько это понадобится.
Слава крепче ухватился за Глеба, а Глеб чувствовал, что, возможно, и пары недель будет мало. Возможно, понадобится больше времени. А, может быть, это не закончится никогда.
Что он вообще в силах сделать? Как он может повлиять на Славу? Как ему помочь его отпустить и при этом не загробить собственную жизнь?
Он должен понять, что чувствует живой, и дать то, в чём он нуждается.
С Богданом получается плохо, но теперь Глеб не готов оставить Славу в подобных условиях. За это короткое время он должен со всем разобраться, должен уйти правильно, чтобы не осталось никаких сомнений и страхов, он должен дать Славе то, от чего будет зависеть его дальнейшая жизнь, – прощение и принятие. За это короткое время Глеб должен понять, как их создать и вручить Славе. Чтобы он мог жить. Просто жить, как любой другой нормальный и заслуживающий того человек. Ведь не смотря на роковую случайность, Слава, как и все, заслуживает жизни с личным счастьем и светлым будущим.
Но пока – Глеб только в состоянии утешать его и быть рядом. И он будет рядом, каждую секунду нынешнего существования.