То лето в 14 лет было, наверное, единственным счастливым моментом в его жизни, когда новый учитель отодвинул тетушек, водил воспитанника по лесам и озёрам, прочёл Феденьке едва ли не полный курс естественных наук. Валериан Никандрович, сын уездного священника, готовился к переводу из семинарии в Технологический институт, удачно совмещая собственные штудии с лекциями мальчику. Они ловили ящериц, жуков и бабочек, завели дома тритона, рассматривали в атласе строение мышц и сухожилий лошади, вырыли в песках ископаемую кость, удили рыбу, жгли костры и говорили часами обо всем на свете. Именно такого преподавателя Фёдор ждал много лет подряд, но он приехал только на три неполных месяца и спешно отбыл сдавать экзамены.
Вырастя, барон напрасно листал адрес-календари, чтобы найти, куда же уехал его лучший учитель, рвался написать, но - не судьба.
... Жаркий июльский день. С сачком наперевес фон дер Ропп выходит из ворот имения. Тётушки почивают, даже здесь слышен их мерный храп, точно работает дробильная установка - ррррххх рррхххххх. Огромная стрекоза с неоновыми крыльями взлетает над его головой, напоминая барышень М., дочерей предводителя, в тончайших обтягивающих платьях. Через речку, через лес, к большим меловым скалам. Валериан Никандрович обещал показать химический опыт с меловыми отложениями.
Вот он пришёл. Учитель подносит отломанные куски меловой породы и просит их потолочь. Фон дер Ропп не любит ручного труда, его тому не учили, но берётся, и вскоре видит тонкий белый порошок. Достав из "химического" саквояжа колбу, Валериан Никандрович смешивает порошок с реактивом, добавляет воды; смесь шипит, булькает, пытается гореть. Едкий аромат приятно щиплет ноздри.
- Тепло выделилось, но мы его, друг, даже не заметили - улыбается семинарист и сразу спрашивает - Ка це о три?
Этот запах, нерезкий, но именно щиплющий, Фёдор Иоганнович учуял в Пятницких пещерах.
Рассказывая о верованиях древних, Валериан Никандрович упомянул: первобытные люди находили в пещерах непонятные им предметы, кости вымерших рыб, вросших в камень моллюсков, и, не зная, что это такое, со страху поклонялись им. Поэтому пещера - не только первый дом, но и первый храм. Масоны (их, впрочем, учитель не жаловал, называя обманщиками) пытались воскресить первобытные верования во всей их простоте. Отсюда страсть к пещерам, гротам, погребам. Ритуальный гроб в доме Свербеева, где поначалу собирались орловские масоны, тоже ведь опускали ниже уровня земли, оборудовав там зал инициаций. Отверстие в полу разверзалось, испытуемый проваливался в темный гроб и....
Не успев вообразить всю картину масонской инициации, барон содрогнулся от дикого крика:
- Фёдор Иоганнович, вы опять свечу не потушили! В уборную ходили, а свечу гореть оставили на столе в кухне! Пожар устроите - кто платить будет?!
Возмущенная Нонна Агафоновна вывела барона из мечтательного ступора. Чуть не опрокинув ночную вазу, фон дер Ропп сполз с оттоманки и, сев за неудобный столик на тонких ножках, принялся чертить схему. Наиболее перспективными ему казались неисследованные участки в районе Семинарской станции и элеватора. Чувствуя себя старателем на приисках, Фёдор Иоганнович отказался ужинать и лёг спать голодным.
Домовладелица, сколько себя не одёргивала, никак не могла побороть интереса к странному квартиранту. Не самому худшему, кстати, из всей ее обширной практики. Сначала хозяйка беспокоилась, что жилец обопьется и повесится в приступе белой горячки. Затем, когда фон дер Ропп стал отлучаться по вечерам, возвращаясь трезвым, Нонна Агафоновна подумала, что он влюбился, женится и скоро съедет. Но никаких признаков женского внимания она не замечала, даже наоборот, в последние месяцы стал еще менее опрятен, перестал одеколониться. На него жаловалась прачка - вещи очень залоснились, пропитались известью, трёшь, мыло изводишь, а все равно серое.
Известь? Но она есть только в пещерах! Вот куда лазит ее постоялец! Решив, будто Фёдор Иоганнович повредился умом, или околдован, или втянулся в разбойничью шайку, прячущуюся в росчистях, Нонна Агафоновна стала тайком за ним послеживать.
Барон заснул, оставив на столике у оттоманки рукописную схему пещерных веток и проходов, составленную на глаз, не очень правильную и почти бесполезную.
Тихо приоткрылась дверь (официально она запиралась, но у хозяйки были копии всех ключей), медленно, без скрипа и шороха, проникла любопытная голова, загорелся во тьме пунцовый пион с роскошной турецкой шали. Нонна Агафоновна очень любила эту шаль - единственный подарок другого сына, сгинувшего в Юзовке на заработках. Рука прикоснулась к бумагам.
- И он тоже! - с горестью подумала несчастная женщина. Были у нее жильцы, увлеченные картами, скачками, женщинами, таинственными кладами. Все плохо жили и умерли в мучениях.
- Состояние небось пропил, - шепнул ей бесёнок, - вот он и рыщет!
Нонна Агафоновна несла по коридору догорающую свечу, воск переливался за медные края, жёг пальцы, но она, будто сомнамбула, шла, не ощущая боли. Бес был не прав, вернее, прав, но не совсем. Фон дер Ропп сам не ведал, что именно ему нужнее. Изводившие его страсти медленно перегорали, как та свечка, из старого воска лепились новые, причудливые фигуры.
Наутро, на свежую голову, домовладелица уже считала, что Фёдор Иоганнович теперь ее соперник и она тоже будет искать клад в пещерах. Вот женщина! Вечером сочла квартиранта помешавшимся, а утром уже готова сама прочесывать рукава в поисках золота. Но и она кое-что слышала об орловских подземельях. И бывала там.
Девочкой Нонна дружила с дочерями прислуги - Геней и Гешей. Стоило отцу отлучиться в другой город, выскакивала из дому черным ходом и бегом к реке. Купались, ловили рыбу подолом, плели венки и "невода" из стеблей кувшинок. Однажды убежали далеко, за Хвастливую мельницу, где их застигла страшная гроза. Нонна, ей было лет 10, не растерялась и распласталась в небольшой яме вместе с подружками. Молния ударила в нескольких метрах, прожгла траву, спустя мгновение из земли раздалось шипение, вышел белый плотный пар. Еще мгновение - пласт известняка под ними обвалился. Ухнули неглубоко, чуток зашиблись, но не испугались. Пещеры оказались уже знакомы Гене и Геше, они не раз туда спускались, вытаскивали из провала козу. От них-то Нонна и услышала истории про черепа, в глазницы которых вставлено по екатерининской золотой монете.