- Никто не найдёт, - усмехался тот, - вару подлил в яму, чтобы деревянный сундук не сгнил, и жертву достойную приготовил.
"Жертва", несчастный молодой лис, отчаянно скулил в железной клетке. Фибровый чемодан с железными заклёпками по углам скоро захлопнется, погребя в своем кожаном чреве доверчивого ручного Лискина. Рыжий друг, стихия огня, мокрый нос, черные когти, ты принесешь свою лисью жизнь подземным духам, чтобы они морочили путников, отдаляя их от клада. Еще немного пороху, и легкая осыпь стен закрыла желтой пылью чемодан, где отчаянно хрипел, душась хвостом, лис, присыпала ямку, замела следы.
- Никто не узнает - уверенно произнес прадед, и, казалось, он коварно подмигнул ему, недостойному правнуку....
Фёдор Иоганнович резко мотнул головой, точно пытаясь сбросить навязчивые видения. Господи, это либо от водки, либо он сходит с ума. Видеть явственно собственного прадеда в последний год царствования Екатерины, будто это происходило только позавчера, читать его мысли, воображать его усмешку - это ль не болезнь!
В аптеку бы! Морфию! Опиуму! Яду!
Фон дер Ропп отлично помнил, что яды в столь поздний час свободно продаются в аптеке Ротов на Болховской. Но туда надо спускаться, чтобы спуститься, придётся одеться, затем подниматься... Но яду хотелось смертельно, и Фёдор приподнялся с кровати, нащупал ногой домашние войлочные туфли.
В аптеке оказалось многолюдно.
-Охота им в такое время стоять за сахарными каплями и александрийским листом? - возмущался нетерпящий Фёдор Иоганнович. - о, да у них новый провизор! То-то барышни все к нему. Небось просят "патентованное парижское средство". Но, наконец, подошла и его очередь
Яду мне! - гордо рявкнул барон
- Пожалуйте! Вам какого? Ямайского? Лодзинского? Венецианского?
- Ямайского - буркнул наобум любитель ядов.
- 5.60 в кассу!
-Чего ж так дорого? - возмущенно прошипел барон
- Сообщения нет - развёл руками молодой провизор. - И на жаб мор нашёл, еле-еле слизь собрали.
- Дайте тогда лодзинского, передумал фон дер Ропп, -за 2.30
Барон вернулся в комнату с маленьким мешочком в руках. То, что ему продали под видом яда, на самом деле называлось снотворным порошком лодзинских аптекарей и стоило от силы копеек 40.
- У Ротов всегда дорого. Даже через 100 лет зайдёшь, накрутят жутко!
С этими мыслями усталый барон всыпал порошок в воду, размешал, выпил и уснул. Ему снился островерхий немецкий городок, незнакомые дамы, вечеринка студентов из России, звёздчатые колпаки, череп в руках. Как же мы там пили, мычал сквозь сон фон дер Ропп, - как же мы там пили, идиоты!
В своей комнатке тихо молилась по-старому обряду Нонна Агафоновна.
-А не женить ли мне фон дер на себе? Кто знает, что он развелся? Кто видел эту его Марию фон дер Роппову? Скажу, что я его жена, и все тут - подумала она, но тут же отогнала крестом беса, внушившего ей сию мысль, и задремала. Снились ей парадные выезды, красавец гусар Черниговского полка, разбитная служанка Марфа, в накидке которой Нонна бегала вечерами к нему на свидания... Теперь ей 41, жизнь прошла, а дальше, если верить картам, ждёт большая страсть. Мордасть. И Фёдора Иоганновича тоже.
Наутро барон специально спускался в погреб за винной монополией, куда вороватые работники припрятывали заначки. Но представить себе это погреб с желтовато-серыми сводами частью обширных пещер он не мог. Да и не сообщались десятки этих частных подвалов с пещерами. Они упирались в тупики. Вход же со стороны реки постоянно засыпали, другие вероятные проходы в ж/д выемке могли замуровать при строительстве Витебского моста. Разрастающийся овраг за семинарией? Но и рано утром, и поздно вечером рядом с ним пролетают опаздывающие на Елецкий вокзал пассажиры. Был бы тихий уголок, а так, публично, на глазах, обшаривать овраг в поисках заветной дырки....
Барон щипал себя, спрашивая - а деньги-то вам нужны?!
Ой как нужны. Увы.
Если у Фёдора фон дер Роппа спросить, каково самое сильное впечатление его детства, то он, несомненно, признался бы - ревизия. Именно нежданно нагрянувшие ревизоры обрушили карьеру его отца, а затем, когда надежд вернуться на госслужбу совсем не осталось, подсекли и его частные приработки. Годы минули, а до их пор Фёдор Иоганнович помнил брошенные ему слова - что отец нечестный человек. Поэтому все, что связано с ревизиями, вызывало у него священный трепет. Страх потерять удачное место (и бесконтрольный доступ к спиртовым запасам) держал фон дер Роппа в беспрестанном напряжении. Он плохо спал, ворочаясь, прикидывал, укого занять 500 рублей.
- Разве к Макеихе, ведьме-солдатке пойти? - страдал барон, - что живёт у самого кладбища. Говорят, она богата и даёт в долг. Авось не откажет честному барону....
Честному барону! - прибавил Фёдор Иоганнович, едко усмехнувшись
Вечером, после службы, фон дер Ропп переоделся в потёртое сизое пальто на рыбьем меху, облезлую овчинную шапку, толстые шерстяные рукавицы, и, невзирая на усилившийся холод, отправился к ведьме-солдатке. Он забыл, что путь к домику Макеихи лежит через Афанасьевское кладбище, немного трухнул, когда догадался пересечь погост наперерез, петляя узкими тропинками. Кресты стояли по грудь в снегах. Тусклые фонари бросали обнадёживающие полосы света на витые оградки. Чуть не застряв между могилами девы и отставного прапорщика, барон просочился к обледенелой калитке.
Макеиха точно чуяла, что сегодня, в хлад и темен, к ней придёт высокий гость.
- А я знала. Карты сказали - явится знатный господин, немецкого роду - без тени заискивания произнесла гордая дама.
Несмотря на жизнь у могил, выглядела вдова подозрительно молодо. Пенсне, дорогая городская шаль, мягкие домашние сапожки и руки, унизанные недешевыми кольцами, намекали на неплохой доход. Высокая причёска, подсмотренная у классных, дам, пудреный нос.... А ведь она женщина едва грамотная.