Он грешил на "швейцарцев", но Слава и Оля только собиралисьтуда.
Славик обещал нескучную борьбу за народное счастье, но все свелось к бесконечному выбиванию денег "на партию". Оленьке в этих паучьих схемах отводилась роль мухи-приманки. Своей наивностью, чистым блеском доверчивых глаз она отворяла сердца фабрикантских сынков, отставных гувернанток с капиталами и прочую публику, оседавшую в Швейцарии. Но, как бы Оленька не старалась, вклад ее в партийную кассу оставался невелик. Сотни три за 2 года базельского сидения.
Поэтому, когда приятель Славика, эсер Илья предложил им тайно выехать в Орёл за масонской казной, Оленька первая побежала укладываться. Дело казалось ей верным, да и город не чужой. Илья предупредил "эмиссаров":
- Будет около вас вертеться один тип... вы на него внимания не обращайте. Это позор семьи, спившийся барон, мой сводный брат Фёдор фон дер Ропп. Но Слава и Оля на всякий случай решили остерегаться спившегося барона. - Воображаю его, высокий тип в порыжелой крылатке с львиными застёжками, из кармана обтреханных штанов торчит горлышко бутылки, помятый котелок, подбитые гвоздями ботинки...
- Серая от плохого мыла манишка топорщится на волосатой груди, скрывая отсутствие рубашки - продолжила бароноописание Оля. - Толстые пальцы с вмятинами от фальшивых перстней, алый вздувшийся нос....
Тем временем фон дер Ропп, ничуть не смущаясь, фланировал мимо оживленно говорящей пары. Слава и Оля никогда его раньше не встречали, на Илью Фёдор Иоганнович ничуть не походил, поэтому они не узнали соперника в тяжелой бараньей шапке и толстом полушубке, с трудом взбирающегося по снежной вершине к монастырю. Поздняя вьюга разбивалась о небольшой мост, проложенный над рельсами на 1-й Курской. "Засланцы" спешили вверх, и тоже не слушать пение монашек, а пройтись по Нижне-Пятницкой, поискать лаз в пещеру.
Фёдор Иоганнович ничего не заподозрил. Он лез, проваливаясь в глубокий снег, падал, отряхивался, останавливал дыхание, поднимался вновь, цеплялся за сухие былинки и ломкие сучья. Его соперники шли неторопливо, словно прогуливаясь, и все же их траектории пересеклись.
- Странные любовники, - начал догадываться барон, - нашли место для романтических вылазок! Барышня-то еще тепло закутана, а парень - в драном пальто, шарф издырявлен молью, сапоги каши просят, вместо шапки - куцая кепи. Она непростая, дворянка, наверное, он - разночинец. Видал я эту новую молодёжь! Дурь и пустота.
Оленька поднималась все выше и выше. Пройти сквозь ряды домов, плотно огороженных заборами, было возможно только закоулком. Миновал скромный, желтовато-серый, сарай или хлев без окон, очень мелкой кладки. Хозяева годами подбирали отбракованные в каменоломнях куски, чтобы набрать на пристройку, но вышло крепко.
Другие строения на Нижне-Пятницкой отличались только цветом и узором резных наличников. Одни были просты, другие чуть покрасивее, но Оля их не замечала. Она шла к спуску на окский берег, тянувшийся в кручах за огородами. Владелец крайнего дома отвоевал себе склон выдутых ветром холмов, в ложбинах которых росли дичающие вишни и яблони. Сейчас его плантации скрывали многометровые снега, но на реку вела узенькая тропка.
-Так! - Слава обернулся, высматривая одинокую фигуру, заметаемую белым пухом. - Нас опередили!
- Неужели никому нельзя пройти вперед тебя? - обиженным тоном возмутилась Оля.
- Мы должны быть первыми! - рявкнул Слава, но было уже поздно. Барон, раздвигая колючки, уже ухнул в темный лаз.
Карбидный фонарь, свинченный с чужого велосипеда еще позапрошлым летом, кинул луч на темное пространство. Высветил собачий череп, брошенный без нижней челюсти напротив входа в пещеру. Длинные выступающие клыки будто впивались в пористый камень. С осклизлых стен сочился конденсат. Фёдор Иоганнович нечасто посещал подземелья; последний раз его туда занесло, когда пришлось поучаствовать в пирушке студенческого братства. Низкий средневековый погреб с запасами крепких бочек - вот чем, по его мнению, должна быть пещера. А не это таинственное пространство и кучей уступов, сходов, дыр и выпирающих блоков, явно брошенных камнетёсами из-за своей неподатливости.
Но медлить было глупо. Приближалась весна, уже через неделю талые воды затопят Пятницкие пещеры, и вплоть до мая (а может, до июня) туда не сунешься. Грачиные гнёзда, невзирая на холод, уже торчали на верхушках деревьев. Урчали голуби. Выли коты. Тепло подбиралось к России с Балкан. Фон дер Ропп это предчувствовал всеми 243 костями своего расшатанного скелета. Если не сегодня, то никогда.
Он вступил на нетвердую, размякшую ступень. От дыхания таяла изморось на жёлтых стенах. Фёдор Иоганнович перекрестился и пошёл неверным путём кладоискателя.
Резкая тишина сменилась гулом и звоном - то ударяли в колокола Никитской церкви. Барон пошёл на звук, и, когда ушам стало совсем нестерпимо ушам, понял, что стоит прямо под колокольней, на углу 4-й Курской и Ахтырской. Город вверху уже виделся явственно: чуть левее - бывший мацневский сад, чуть правее тянулась Магазинная улица с ее капитальными складами. Пересекая 2-ю Курскую, Фёдор Иоганнович догадался об этом по трамвайной дрожи, сотрясавшей стены пещеры. Вот и винная монополия, гул от перегонных агрегатов ни с чем не спутаешь. Интересно, можно ли завернуть в подвал и позаимствовать бутылку?
При мысли о выпивке искателя кинуло в пот. Фёдор Иоганнович вытер лоб платком и заметил, что за монополией ход уклоняется влево. Туда он и направился.
-Ничего, успокаивал он себя, - пройду к семинарии, а затем выберусь и витебскими домами....
На этих словах чья-то прохладная рука ласково коснулась бароньего плеча. Фёдор Иоганнович окаменел.
- Зря пугаешься, приятель - произнес скрипучий женский голос. - Ты в надёжных руках Матильды.