Он ненавидел это больше всего, и, по законам подлости, это беспокоило его очень часто.
- Не подошло? - Он зашел в спальню, держа кружку кофе в руке. Он выглядел безразлично и спокойно, хотя в голове у него уже бился ток.
- Что ты, подошло, - она нервно засмеялась, пытаясь изо всех сил не дышать тяжело. - Я просто, просто... ноготь сломала.
Петр вздохнул и оттолкнулся плечом от дверного косяка.
- Давай помогу застегнуть.
- Не надо! - Она подпрыгнула, как укушенная. - Все в порядке.
Петр выдержал паузу.
А затем заключил:
- Оно тебе не подошло.
Пришлось долго ее успокаивать, как тогда, когда умерла ее любимая египетская кошка. Она была уверена, что та умерла от болезни, когда как Петр был убежден, что бедняжка была слишком щупленькой и просто не выдержала морозов.
- Купим тебе другое, успокойся.
Петр старательно оттягивал этот момент, но это было единственное оружие против истерики девушки. Как результат - она моментально успокоилась. А за ним теперь долго! Да и еще какой цены - он не знал. Но явно не малой, учитывая размах руки Наташи, которой она держала его кредитную карточку.
Срок возврата десять дней.
Они это знали точно.
И так как у Наташи очень важная встреча совпала на тот самый момент, когда пора бы уже возвращать платье ( она просто не могла с ним расстаться, все любовалась им и гладила, как умалишенная), возвращать пришлось Петру.
Он ненавидел все на свете в тот день и, может быть, даже Наташу. Гнев был настолько сильным, что он почти не ощущал его.
Он нес его в магазин так быстро, что он несся с невероятной скоростью.
У него самого дел было достаточно.
Платье стоило двенадцать тысяч рублей. Конечно, вернуть такие деньги было бы очень даже кстати! Наверное, это была единственная причина, по которой она согласился выполнить прихоть девушки.
Кассиршей была худосочная девушка с тонкими черными волосами, квадратными очками в роговой оправе и неаккуратным макияжем. Она ловко упаковывала вещи в пакеты и блестяще произносила вызубренную речь приветствия и прощания. Причем говорила все это бесстрастно и без тени улыбки, как оно и полагалось работнику с хоть каким-то стажем. Да и двух месяцев хватит, чтобы потерять азарт. Особенно, если ты кассир.
- Здравствуйте, - он попытался быть максимально вежливым и приветливым, что даже удивился самому себе, ведь все это нисколько от него не требовалось.
Лицо кассирши не прояснилось.
- Что угодно?
- Возврат, - он уж положил перед ней пакет с платьем.
- Временно не доступно.
Брови Петра вспорхнули.
- В каком смысле?
- Временно не доступно.
Интересно, подумал Петр, она на автомате говорит даже с друзьями?
- Такого не может быть, поскольку в юридических документах...
- Мужчина, - подчеркнуто поднимает тон девушка, - к сожалению, возврат сейчас не доступен.
- Когда же он будет доступен? - В его голове как будто лопнула гитарная струна, только это была струна его терпения.
- Попробуйте прийти завтра.
- Мне что, наведываться к вам каждый день? Что сложного в том, чтобы просто принять платье? - Глупое, тупое, никчемное платьишко!!!
- У нас есть некоторые проблемы, - наконец во взгляде девушке скользнуло смущение, а голос чуть-чуть осел. Петр с торжественной радостью воспользовался этой слабостью. Его вежливый тон слегка ожесточился.
- Какие же у вас могут быть проблемы? - Улыбка превратилась в раздраженный оскал.
Она молчала.
Просто не знала, как сказать, что они не могут вернуть ему деньги в данный момент.
- Я вернусь, - он убрал пакет, прожигая взглядом все ее нутро, - и буду возвращаться до тех пор, пока не приведу с собой юриста.
Он ушел, и девушка только тогда позволила себе выдохнуть.
Для Киры Макаровой менять работу хотя бы раз в два месяца уже было профессией. Безалаберная, - скажете вы. Своевольная, - исправит она.
На самом деле, если можно было бы сравнить характер Киры с чем-то съедобным, то на вкус он был бы как неспелый грейпфрут. Особенно ужасно для тех, кто этот фрукт на дух не переносит.
Да и что она могла поделать, если не могла, просто не могла переносить все эти «каторжные», как она сама их называла, условия работы?
Она чувствовала себя черной рабыней, выполняя указания, улыбаясь, когда не хотелось улыбаться, уходить на обед, когда еще или уже не хотелось, проводить восемь часов в месте, которое она успела уже за два дня возненавидеть.