- Мы сделаем волосы чуть светлее, чем они есть, и добавим седины. Ты уже не будешь таким блондином, как в Париже, но сходство будет более надежное. На всех трех паспортах мы должны использовать этот оттенок, но с разной степенью концентрации.
- А что ты скажешь про глаза? - спросил Дэвид.
- Жаль, что у нас нет времени для тех прекрасных контактных линз, которые были у тебя раньше. Но мы поправим это дело с помощью обычных очков с тонированными призматическими стеклами, что позволит изменять оттенок глаз от голубого до темного, как у испанца.
- Тогда мне будет необходимо менять очки для каждого паспорта, заметил Дэвид.
- Учти, что они очень дорогие и платить за них нужно сразу наличными.
- У меня все есть с собой, Кактус.
- Пока оставь это.
- А как мы поступи с головой? Кто будет это делать?
- Здесь, недалеко. У меня есть помощница, которая содержит парфюмерный магазин. Пока, правда, полиция не удосуживалась обыскать его верхний этаж. Она прекрасно работает. Пойдем, я тебя провожу.
Часом позже Дэвид уже вынырнул из-под сушилки для волос и пристально изучал свое отражение в большом овальном зеркале. Невысокая подвижная негритянка с сединой в волосах профессионально разглядывала свою работу.
- Это вы, но в то же время и кто-то другой. Прекрасная работа. Я так рада, что получилось именно то, что хотел Кактус.
- Да, должен признаться, что я не видел подобной работы. Очень хорошо. Сколько я должен?
- Триста долларов, - просто ответила женщина. - И, конечно, в эту цену входят пять пакетиков специальной краски с инструкциями. Это позволит вам поддерживать цвет волос достаточно долго.
- Очень рад был познакомится с таким чудесным мастером, - сказал Дэвид, доставая деньги. - Кактус сказал, что вы ему позвоните, когда мы закончим.
- О, в этом нет необходимости. Он наверняка уже в студии и ждет вас.
Работа шла быстро, и прерывалась только в те моменты, когда Кактус зубной щеткой подправлял брови своего заказчика, делая едва заметные, но существенные отличия для трех разных фотографий, и, кроме того, менялись рубашки и костюмы. Завершился процесс подбором двух пар очков в черепаховой и стальной оправе, с помощью которых оттенок глаз полностью соответствовал описанию в двух паспортах.
Когда с фотографиями было покончено, они были аккуратно вклеены на соответствующие места, и под большим увеличительным стеклом были поставлены перфорированные штампы, в точности соответствующие штампам для заграничных паспортов, используемых Госдепартаментом. После этого Кактус протянул все три паспорта Веббу для одобрения.
- Они выглядят намного естественней, чем были до этого.
- Я немного поработал над ними, короче говоря, увеличил их "возраст". Ведь паспорт не должен выглядеть как сияющий, только что отпечатанный доллар.
- Ты проделал адскую работу, мой старый приятель. Мы знакомы с тобой столько лет, что я сбился со счета. Что я должен тебе?
- Ну, черт возьми, я даже не знаю, что и ответить на это. Ведь я ничего особенного не делал, и, главное, удобно ли это? Ведь насколько я понимаю, сейчас ты не на службе у Дяди Сэма.
- У меня очень хорошая работа, Кактус.
- Ну, хорошо, пятьсот долларов будет достаточно.
- Ты можешь вызвать мне такси?
- Это займет слишком много времени, да и тебе одному будет сложно выбираться отсюда. Мой внук уже ожидает тебя и отвезет туда, куда ты скажешь. Он такой же, как я, он не задает лишних вопросов. И я вижу, что ты торопишься, Дэвид, я чувствую это. Пойдем, я провожу тебя к выходу.
- Спасибо, я оставлю деньги вот здесь, на столике.
- Хорошо, хорошо, Дэвид.
Вынимая деньги, он повернулся спиной к старому фотографу, отсчитал шесть банкнот по 500 долларов и положил их на то место, где падала резкая тень от отражателя. Дэвид мог бы оставить и больше, но понимал, что это может обидеть его старого друга.
Он вышел из машины, не доезжая нескольких кварталов до отеля, чтобы внук Кактуса не был связан относительно точным адресом во избежание каких-либо неприятностей. Случайно оказалось, что этот молодой человек заканчивал Американский Университет, и, хотя он очень любил своего деда, но к некоторым его занятиям относился с недоверием и тревогой.
- Я, пожалуй, выйду здесь, - сказал Дэвид, когда они очутились в относительно свободном для остановки машины месте.
- Хорошо, - спокойно ответил молодой человек. Его интеллигентные глаза показывали, что он испытывает некоторое облегчение. - Я понимаю, что здесь удобнее.
Вебб взглянул на него.
- Почему ты делаешь это? Я имею в виду, что для человека, собирающегося стать юристом, немного противоестественно даже находиться около тех дел, которыми занимается Кактус.
- Действительно, это выглядит не лучшим образом, сэр. Но ведь и вы должны понять меня. Этот уже старый человек сделал столько доброго для меня, что я ни в чем не могу отказать ему. И, кроме того, сэр, он сказал мне кое-что еще. Он сказал, что для меня будет большая честь, если я встречусь с Вами, и, может быть, через несколько лет он расскажет мне, какого человека я вез в своем автомобиле.
- Я надеюсь, что вернусь чуть-чуть пораньше и тогда сам расскажу тебе о себе. У меня нет особых заслуг, но возможно, что мой рассказ может заинтересовать будущего юриста и с точки зрения закона.
Вернувшись в отель, Дэвид приступил к последним приготовлениям. Он отобрал несколько костюмов, рубашки, просмотрел белье, обращая внимание на фирменные метки, и все необходимое уложил в дорожную сумку. Среди прочих вещей, привезенных из Мэна, были и два крупнокалиберных пистолета. Оружие, какая бы необходимость в нем ни была, нельзя было брать с собой: ни в одном аэропорту он не сможет миновать специального контроля, и на этом вся его операция будет закончена. Поэтому разобранные части должны быть приведены в негодность и выброшены в канализационный колодец. Оружие он найдет в Гонконге. С этим, как он был уверен, больших трудностей не будет.
Теперь оставалось самое тяжелое. Он должен заставить себя сесть за стол и еще раз вспомнить все, о чем говорил Эдвард Мак-Алистер и что возражала ему Мари, тем ранним вечером в их доме, недалеко от университетского городка. Дэвида до сих пор не покидало ощущение, что какие-то детали разговора ускользнули от него в тот момент, когда откровения и конфронтации во время разговора сменяли друг друга, как волны прибоя.