Или, несколькими годами позже, когда Кабан уже ушел в серьезный бизнес. Он попросил меня поприсутствовать на процедуре обмена долларов на рубли на предмет, как бы чего не вышло. Помню, как мы вошли в банк с одним небольшим чемоданчиком, а вышли с четырьмя огромными баулами, которые еле влезли в багажник его джипа, а потом несколько часов наматывали круги по городу, пытаясь избавиться от воображаемого хвоста. Я еще спрашивал, почему он не нанял инкассаторскую машину за долю малую, или ребят своих прикрыть не попросил, а он отвечал, что никто не должен знать, куда он поперся с такими деньгами.
— А потом он, значит, помощником депутата стал? — уточнил Виталик.
— Угу, — сказал я. — Думаю, если бы не Система, то на следующих выборах он бы и сам в Думу пролез.
— Не сомневаюсь, — сказал Виталик. — Всегда был уверен, что законы для нас принимают самые достойные, сука, люди.
— Да он нормальный пацан, — сказал я.
— Это да, — согласился Виталик. — Судя по твоим рассказам, по крайней мере. Но сложность, сука, в том, что единого критерия нормальности не существует. Что немцу хорошо, то русскому по колено. Вот ты нормальный пацан, и я нормальный пацан, но все же есть некоторые сферы жизни, к которым нас лучше на пушечный выстрел не подпускать.
— Наверное, ты прав, — сказал я, пожимая плечами.
— Вот я, например, человек войны, — сказал Виталик. — Холодной, горячей, невидимой, какой угодно, и мне категорически противопоказано заводить семью. Потому что если вдруг кто-то опять кое-где у нас порой, то я первым сорвусь с места, и не потому, что служба, или долг, или начальство приказало, а потому, что мне самому это нравится, понимаешь? Ну, то есть, нравилось. Ну, ты понимаешь.
— Понимаю, — сказал я.
— Конечно, понимаешь, — сказал он. — Ведь ты сам такой же.
— Черта с два, — сказал я. — Возможно, когда-то я и был таким, но я изменился.
— Может ли леопард избавиться от своих пятен? — вопросил Виталик.
— Не может, — сказал я. — Но люди — не леопарды. Люди меняются.
— Да хрен там, — сказал Виталик. — Люди делятся на хищников и травоядных, и если ты хищник, то мирно пастись на лужайке никто тебя не заставит. Даже ты сам. Да, может быть, в какой-то момент времени ты и захочешь перемен, и сменишь кусты у водопоя на альпийский лужок, и даже на какое-то время убедишь себя, что трава — это прикольно, но хищник внутри тебя всегда будет хотеть свежего мяса, и рано или поздно он все равно вырвется наружу.
— Проблема всех зоологических метафор в том, что люди все-таки устроены чуточку более сложно, чем животные.
— Фигня, — сказал Виталик. — Те же инстинкты, только в других, сука, фантиках. Вот ты говоришь, что ты не такой, или пытался быть не таким, и вся эта байда. Но пришла Система, и что ты сделал? Забился в нору, поджав лапки, сдался на волю обстоятельствам? Нет. Ты, сука, бьешься, и бьешься довольно успешно. Иди серым оркам расскажи, что ты не такой и просто на травку попастись вышел.
— Это другое, — сказал я.
— Это то же самое, — сказал Виталик. — Разум — это конфликт. Система с такой легкостью громит миры именно потому, что возвращает разумных к их естественному, сука, состоянию.
— Ты сам только что говорил, что люди делятся на хищников и травоядных, — напомнил я.
— Ну да, — сказал Виталик. — тогда Система возвращает хищников к их естественному состоянию, такая, к хренам, формулировка тебя устроит?
— А травоядных?
— А травоядных жрут, — сказал Виталик.
Он был в чем-то концептуально неправ, я это чувствовал, но обосновать не мог, а потому решил дальше не спорить.
— Систему создали хищники и для хищников, — сказал Виталик. — Но каждый хищник должен помнить, что даже, сука, Акела когда-нибудь промахивается и тогда его сжирают другие хищники. Молодые и сильные.
— Мне кажется, ты сейчас больше себя накачиваешь, — сказал я.
— Ну да, — согласился Виталик после небольшого раздумья. — Потому что мы выступаем против старого, опытного и весьма могущественного врага, ресурсы которого с нашими просто несопоставимы, к хренам. И я немного, сука, нервничаю, что вполне понятно. Но, с другой, сука, стороны, а на хрена мне себя накачивать? Я уже зомби, мне нечего терять, кроме своих пистолетов.
— Кстати, о пистолетах, — сказал я. — Как продвигается?
— Хреново, сука, продвигается, — сказал он. — Ума не приложу, с какой стороны к этой проблеме вообще подступиться. Где, ты говоришь, ты свой навык оторвал вообще?
— Случайно выпал.
— Физрукам везет, — сказал Виталик.
— Сам дурак.