— Да, сегодня дороже! Больше платишь — богатеет держава!
Внутри. Бубнов привычно сунул намозоленные запястья в свисающие с поручней браслеты, зубчатым колесиком накрутил счетчик — сколько надо проехать остановок, прищурил глаза от короткого укола и заснул, повиснув. Перед нужной остановкой проснулся от электрического удара, расстегнул браслеты — а к тому времени и двери приветливо раскрылись. Иди в мир.
Конечно, не центр города, но довольно близко и так же шумно. От суеты бибик рябит в глазах. Железные, движутся, движутся. Когда-то у Бубнова заболели уши. Заткнул их турындами и пару дней так ходил. Всем рассказывал — как на природе, душой отдыхал. Потянуло даже на поэзию. Сочинил стих и на другой день забыл, но было приятно.
Работа — частное бюро улыбок — в каменном доме, зажатом впритык между такими же. Заходит, поднимается по лестнице на последний пятый этаж. Встреча с сотрудниками.
— Слышал? — спросил Ковякин, — Говорят, царь жаловать будет.
— Что жаловать?
— Земли, титулы.
— Что ж он раньше не жаловал?
Ковякин помрачнел:
— Значит, были другие… Государственные заботы.
Бубнову не нравился Ковякин. Он якобы лучше улыбался и поэтому работал уровнем выше — вел курсы на местах. Обучал сотрудников магазинов, банков и ресторанов десяти улыбкам на все случаи жизни. Бубнова же каждый день посылали на новые задания. То надо было изображать счастливого покупателя, и Бубнов по сто раз на день, улыбаясь, со свертком в руках покидал гастроном — чтобы тотчас же вернуться через черный вход — и снова выйти. Торчал на главной площади — для усиления атмосферы добра и счастья. Если дело было летом, в жару, то его застывшая улыбка выглядела оскалом замерзшего в капкане зверя. Могли еще послать ходить вдоль плакатов, улыбаться и качать головой.
Бубнов покрутился, подождал, получил задание и отправился на улицу Польскую стоять около кафетерия с чашечкой кофе и отпивать, блаженно улыбаясь. Ехал по карте, следуя отмеченному картографом Петром маршруту. Перед выходом всем оптимистам, как называли друг друга сотрудники, выдавались карты, где кружками отмечались места работы, а внутри кружка прописывалось время начала и окончания. Пунктирные линии, пробегая на карте по улицам, соединяли кружки в систему плотной занятости.
Картографов в бюро знали почему-то исключительно по именам. До этого был картограф Денис, темно-рыжий и волосатый, с бачками и бледным лицом. Носил он длинные плащи. Толковый был человек, хотя и рассказывал о себе, что нашли его в капусте. А с приходом на должность Петра началась путаница — он посылал оптимистов на места окольными путями, часто рисовал кружки не там, где надо.
Но в этот раз Бубнов прибыл к кафе без приключений. Тихая улица неподалеку от центра города. Старые дома с высокими этажами, под стать им липы, уже закованные в земляные квадраты в кандалах из бетонных брусьев. В заведение, на подвальный уровень, спускается подлая лестница. Бубнов зашел туда, получил бесплатную чашку кофе и вернулся наружу.
Теперь следовало излучать радость. Подойти к этому делу артистически. Бубнов представил себе, что он ждет тут девушку на свидание. Вот он глядит на салатовые листочки, прущие из веток там, где еще вчера были почки. По веткам скачет птица, названия которой Бубнов не знает. Чирикают воробьи — радуются солнцу, пьют воду из лужи. Точёными движениями вертит головой с упёртыми глазами-бусинами ворона. Сейчас она полетит к мусорнику, поживиться. А чем сыт воробей?
Бубнов коснулся губами чашки, пробуя, чтобы не обжечься. Пить можно. Отхлебнул, вздохнул сладко и улыбнулся. Это ничего, что прохожий далеко и не видит. Надо быть в роли. Только так.
Из кафе вышла девушка. Волосы собачьей будкой, вокруг шеи шарф. Брови хмурые — задавит. Встала перед Бубновым и низким голосом сказала:
— Можете спуститься со мной? С вами хотят поговорить в очень милой компании.
— У меня вообще-то работа, — ответил Бубнов.
— Это мы вас наняли. Вы можете заработать намного больше.
— А что от меня нужно?
— Только то, что вы умеете — хорошо улыбаться.
— Ладно.
Бубнов последовал за девушкой. На лестнице спросил в спину:
— Как вас зовут?
— Вакса.
Бубнов решил, что она в прошлом брюнетка. Потому что сейчас — нет, перья с проседью. Внутри, прошли через запахи, длинным проходом, по сторонам коего деревянные столики. И так несколько комнат. В самой дальней, примыкающей к служебному помещению за разрисованной фломастерами дверью, вокруг большого стола собрались изобретательно одетые люди, в основном молодые и многие с вычурными прическами.