Из подвалов — вот силища-то! — выбрасывали бочки с капустой, огурками солёными, грибами и катали их по земле под стоны и плач монахов. Пожгли все свечи забавы ради! Картошкой играли в бесовское жонглирование, непотребно кривляясь. Один лесник бросал кочан капусты — другой лесник на лету разрубал его пилой и потешался: "Вот как надо заготавливать!".
— Мёд не трожьте, мёд! — инок Савелий закрывал собою вход в медвяной амбарчик. Оттолкнули его бегуны, выбили дверь, мёду наелись в впали в бешенство. Даже лесники не могли с ними совладать. И такое бесчинство продолжалось три дня кряду.
После сего, большинство монахов оставили разоренное хозяйство и отправились искать лучшего пристанища, не внемля словам Феоклиста о ниспосылаемых испытаниях. Так остался старец один меж развалин царства благочестия и преуспеяния. Но скоро нашел себе душу родственную, выискался приятель и учитель.
В самом глухом буреломе, где белка не скачет — негде ей между сучьями протиснуться — обитал подвижник Мефодий Срамной. Был у него мешок желудей, съедал их старец по одному в день и был совершенно сыт. Пил капли дождевые, а в вёдрышко собственный пот. Солон, да свой. День и ночь проводил он в старой звериной норе, на ложе из веток, иногда выбираясь на свет почитать книгу.
К этому-то старцу и повёл Феоклист гостей за мудростью. Горемысл баял Ноликову:
— Я сперва хотел, чтобы Зимородок тебе о царе и о Главмаше, но раз уж сам Феоклист над собой чужую мудрость признает, то последнюю наперед выслушать надо.
И вот, порядочно оборвавшись, пришли они к норе. Вокруг темно, налезают друг на дружку ветками старые елки, много черных и сухих. Пахнет смолой. На бревне перед входом сидит человек собой стар, одет в мешок с прорезанными для рук дырками, бос, тоже в скуфейке. Бородища до пупа, на голове волосы седые во все стороны лезут! Кажется, это заговоренный дед-клад. Тряси его за бороду и посыплются золотые червонцы!
Он держит на коленях книжку. Завидев людей, читает вслух:
— "Кто еси ты, человек ли еси или бес? Что тебе имя?". И он отвеща те же речи: "Человек ли еси или бес? Что ти имя?". И Феодосей молвит ему в другие и вь третее те же речи… и Михаила противу того те же речи в другие и в третие… И игумен воспроси его Феодосей: "Как еси пришел к нам и откуду еси? Что еси за человек? Что имя твое?". И старец ему отвеща те же речи: "Как еси к нам пришел? Откуду еси? Что твое имя?". И не могли ся у него имени допытати.
Захлопнул книжку и встал. Из-за пояса вынул сзади топор, протянул Ноликову:
— В меня — кинь!
— Да вы что? — Николай брать топор не решался.
— Дееелай, — дружелюбно прокряхтел Зимородок, словно ожидая забаву, которая отодвигается только желанием Ноликова. Тот взял топор, отошел шагов на пять.
— Ну! Да со всей дури! — крикнул ему Мефодий.
Ноликов и бросил. Глухо прозвеня — кланк! топор отвалился от монаха в сторону.
— Сила веры! — восторженно пояснил Зимородок.
— Что произрастает на Руси? — спросил Мефодий.
— Не знаю, — Николай пожал плечами, — Злаки какие-нибудь, овощи. Дары лесов и полей.
— Угодники.
— Святые угодники, — подтвердил Феоклист.
— Вы один из них? — спросил Николай у Мефодия. Тот заулыбался в бороду. В разговор вступил Горемысл:
— Милый, какой же святой человек скажет про себя, что он свят?
Мефодий подошел к Ноликову, положил ему на плечи мозолистые длани свои с долгими, желтыми ногтями, вгляделся в лицо. "Старая обезьяна", — подумалось Николаю. И подвижник, резко оттолкнувшись, пустился кружить по земле перед норой, приседая, касаясь руками пола и гулко делая ртом:
— Ух! Ух! Ух!
— Прозорливец… — прошептал Ноликов. Мефодий снова встал перед ним и сказал просто:
— Спрашивай, чего хочешь?
— О царе-батюшке расскажите.
Мефодий Срамной погладил бороду, вздохнул и отвечал так:
— Цари зримые суть куклы, механизмами начиненные. Летят к ним приказы по воздуху из самого нутра истинного Молоха.
— Кто такой Молох?
— Молох есть царь!
— Загадками какими-то говорите.
— Нет, прямо! — глаза у Мефодия были задорными и жесткими.
И слушал Ноликов откровение. Главмаш был сокращением от Главного Машиниста, механического кондуктора, приведенного контролерами для управления государством. Воцарившись, механизм стал разрастаться и постепенно превратился в завод, называемый совершенно правильно Главмашем, ибо многочисленные его цеха и были частями искусственного существа. Цеха-желудки. Трубы — дыхательные пути. Сердца-насосы. Меха-лёгкие.