Мою ладонь щиплет, когда я обхватываю ею хлеб, и немного сгибаю ее, облегчав боль.
Джонатан, кажется, тоже это замечает. Он садится рядом со мной, и я пытаюсь убежать, но я уже на краю. Его бедро касается моего, и я пытаюсь игнорировать тепло или древесный аромат, исходящий от него, будто это его вторая кожа.
Он берет тост у меня из пальцев, намазывает его маслом, как я обычно делаю, затем подносит ко рту. Я пытаюсь выхватить его обратно, но он держит его вне досягаемости.
— Я могу поесть сама.
— Не после того, как ты повредила ладони и снова вскрыла раны.
— Но...
— Перестань быть чертовой упрямицей. Открой рот и ешь.
Я поджимаю губы, снова чувствуя себя ребенком, которому делают выговор. Это чертовски властный тон, клянусь. То, как он набрасывается на это с такой твердостью, всегда действовало мне на нервы.
Решив выбрать свою битву, я медленно открываю и осторожно откусываю тост, не задевая порез на губе. Джонатан также обнаруживает этот факт, так как кладет его обратно на тарелку.
Боже. Есть ли что-нибудь, чего этот человек не замечает? Он так внимателен к деталям, что это безумие.
Он использует нож, чтобы разрезать его на мелкие кусочки, но он не использует вилку, чтобы накормить меня. Нет, он использует руки. Каждый раз, когда он кладет что-то мне в рот, его худые, мужские пальцы царапают кожу, и меня охватывает дрожь.
Как будто мы вернулись в те дни, когда мы вместе завтракали, когда он вызывал у меня один оргазм за другим.
Я ненавижу то, что думаю об этом.
Я ненавижу то, что мне кажется странным не сидеть у него на коленях, как обычно.
Очнись, Аврора.
Еда тает у меня во рту еще до того, как я успеваю как следует прожевать. Мой желудок перестает издавать звуки, когда Джонатан наполняет его всем, что есть на тарелке.
Он продолжает кормить меня, а я продолжаю есть. Я говорю себе, что это для того, чтобы восстановить силы, но каждый раз, когда его пальцы касаются моей кожи, я вздрагиваю.
— Это из-за нападения? — его холодный голос обволакивает меня, как колыбельная.
Что? Колыбельная? Джонатан? Должно быть, это из-за недосыпания. Джонатан и колыбельные настолько далеки друг от друга, насколько это возможно.
Я продолжаю жевать кусочек яйца, давая себе повод промолчать. Мои руки безвольно лежат на коленях, будто они не знают, что делать. Обычно они собирали еду, в то время как пальцы Джонатана были заняты другими частями моего тела.
Равновесие нарушено, и тот факт, что все уже никогда не будет так, как прежде, наполняет меня внезапным чувством горя.
— Или это интервью Максима?
От этого у меня кровь стынет в жилах, и я на секунду перестаю жевать, прежде чем продолжить.
Конечно, Джонатан не упускает это.
— Я предполагаю, что это и то, и другое. — он наклоняет голову набок. — Как ты думаешь, имеешь ли ты право на еще одно перерождение, чтобы избежать этого?
Я крепко сжимаю губы.
— У тебя не может быть перерождения, если ты не закончила первое, Аврора.
Мой голос спокоен, учитывая внутренний беспорядок.
— Что ты знаешь о перерождениях, если родился с серебряной ложкой, свисающей изо рта?
Он усмехается. Джонатан усмехается. Все движение настолько странное, что требуется некоторое время, чтобы запечатлеть его в памяти.
— Если кто-то здесь и родился с серебряной ложкой, так это ты, дикарка. Просто потому, что эту ложку вырвали у тебя изо рта в подростковом возрасте, это не значит, что она не была там всегда. Максим дал тебе все, что ты хотела, не так ли? Ты была его избалованной маленькой принцессой.
— Прекрати это.
— Вот почему ты провалила свое возрождение, Аврора, — продолжает он, словно я не сказала ни слова. — Ты не можешь переродиться, если все еще не можешь выйти из его тени.
— Я не нахожусь в его тени.
— Хотя это выглядит именно так. Что я тебе говорил о том, как он появится снова? Что ему не нравится, когда его забывают. Ты так удивлена, что он тащит тебя с собой? Это его способ отомстить за то, что ты сделала одиннадцать лет назад, и если ты продолжишь давать ему рычаги давления, он без колебаний использует их против тебя.
Его слова имеют эффект стихийного бедствия. Внезапный и разрушительный. Дело не в том, что я раньше не думала об этом таким образом, просто я всегда думала, что смогу сбежать от отца. Что я не живу в тени, которую он отбрасывает на мою жизнь.