Дождь льет так, будто небо восстает против всего мира. Сумерки пришли и ушли, и ранний вечер добавляет мрачности сильному ливню.
Я промокла насквозь за считанные секунды во время небольшого пути от машины до входной двери. Мои волосы прилипают к вискам, а вода ручьями стекает по лицу.
Когда мне пришла в голову эта идея, я думала только о том, что, помимо Джонатана, Эйден знал Алисию лучше всех. Он бы заметил, если бы с его матерью было что-то не так.
Я нажимаю на дверной звонок нерешительными пальцами, когда закрадываются сомнения, наиболее заметным из которых является то, что я не нравлюсь Эйдену. Зачем ему говорить об Алисии при мне, если он думает, что я самозванка?
В конце концов, это плохая идея. Если я сейчас уйду, они, вероятно, спишут звон на детскую шалость.
Прежде чем я успеваю уйти, дверь открывается. Эльза появляется на пороге в шортах и топе без рукавов. Ее длинные волосы собраны в аккуратный конский хвост, а лицо мягкое и красивое, даже без грамма косметики. Увидев меня, ее губы растягиваются в великолепной улыбке.
— Аврора! Какой приятный сюрприз. —она обнимает меня в объятиях, не заботясь о том, что я промокла насквозь.
— Прошу прощения за то, что появилась без предупреждения.
— Не будь смешной. Тебе здесь всегда рады. — она ведет меня внутрь. — Входи. Дождь натворил делов.
— Спасибо.
Я остаюсь у входа, чтобы с меня не капало на блестящий деревянный пол.
Их дом совсем не похож на особняк Кингов. Он меньше, уютнее, с элегантным, но индивидуальным декором, таким как фигурки маленьких домиков и картина, изображающая Эйдена и Эльзу в день их свадьбы. Должно быть, ее нарисовала Астрид — в этом есть ее особый, нетрадиционный штрих.
Размер и ощущение дома заставляют меня задуматься, не хотел ли Эйден обменять большой, пустой и холодный особняк Кингов на место, которое он считает своим домом. Место, где он сможет начать все заново с Эльзой.
— Почему ты стоишь? — Эльза делает движение за ее спиной. — Заходи.
— Мне здесь хорошо. — я прочищаю горло. — Эйден дома?
— Да, он...
— Милая? — его голос доносится с верхней площадки лестницы. — Что я говорил об открытии двери? Я единственный, кто это делает. Никто не посмотрит на тебя в этой крошечной одежде.
— А вот и он. — Эльза качает головой и шепчет: — Извини за это.
— Тебе не нужно извиняться.
Легкая улыбка скользит по моим губам, вспоминая, как Джонатан вел себя этим утром перед Итаном.
Какой отец, такой и сын.
Моя улыбка исчезает, когда Эйден присоединяется к своей жене и наблюдает за мной, нахмурив брови. Как и она, он одет в хлопчатобумажные штаны и простую белую футболку. Его черные волосы взъерошены, и я не могу не пялиться на маленькую родинку у края его правого глаза — единственную физическую особенность, которую он унаследовал от Алисии.
Он обнимает Эльзу за талию и притягивает к себе, будто хочет защитить ее от меня.
— Что ты здесь делаешь?
Она толкает его локтем.
— Разве так следует обращаться с нашим гостем? Она проделала такой долгий путь из Лондона во время дождя.
— Она не мой гость. — он продолжает изучать меня, вероятно, ожидая ответа на свой вопрос.
— Я... я хочу спросить тебя кое о чем.
— Нам не о чем говорить.
Эльза вырывается из его объятий, пристально глядя на него сверху вниз, хотя он намного выше ее. Затем она берет меня за руку, ведет внутрь и усаживает на диван, несмотря на мою попытку протеста.
К тому времени, как она приносит пушистое полотенце и оборачивает его вокруг моих плеч, Эйден следует за ней, засунув руки в карманы. Его серые глаза прищуриваются на мне, словно я обуза, от которой ему нужно избавиться.
— Пойду принесу тебе чего-нибудь горячего. — она улыбается мне, затем смотрит на Эйдена. — Будь милым.
— Я вовсе не милый, не забыла? — он бросает на нее непонятный взгляд, и хотя я не могу его прочесть, щеки Эльзы краснеют.
Удивительно, как они могут понять друг друга с одного взгляда.
Вот как Джонатан заставлял меня сидеть у него на коленях или лежать на животе. Иногда ему не нужно было говорить ни слова, и даже если он говорил, это потому, что я притворялась, чтобы услышать его командный тон.
Я закрыла дверь от этой мысли и от него. Джонатан это последнее, о чем мне сейчас нужно думать.
Он больше не хочет прикасаться ко мне. Он думает, что я сумасшедшая.
Ненормальная.
Я пытаюсь стереть его, сосредоточившись на сцене передо мной.
Эльза проводит пальцами по груди Эйдена и что-то шепчет ему на ухо. Его левый глаз дергается, но выражение лица остается прежним, когда она исчезает за углом.
Эйден смотрит ей в спину, затем его внимание переключается на меня — темное и непроницаемое. Прямо как у его чертового отца.
Он садится напротив меня, и я крепче сжимаю полотенце.
— Продолжай, — говорит он своим ледяным тоном. — Чем быстрее ты это сделаешь, тем скорее выберешься отсюда.
Какой замечательный хозяин. Но я этого не говорю.
— Когда ты был моложе, ты замечал, что с Алисией что-то не так?
Я почти уверена, что он застигнут врасплох этим вопросом, но черты его лица быстро возвращаются к своей обычной холодности.
— В чем дело?
— Марго говорила, что у Алисии случались эпизоды, когда она бродила по дому ночью и что-то шептала. Она также исписала книги и стены и...
— Заткнись. — челюсть Эйдена сжимается.
— Скажи мне, пожалуйста. Мне нужно знать.
— Зачем? Чтобы ты могла пожалеть ее? Пожалеть, что тебя не было рядом? В чем именно заключается твоя точка зрения?
— Потому что я, возможно, становлюсь похожей на нее, — слова срываются с моих губ затравленным шепотом.
Мои пальцы дрожат так, что полотенце почти спадает. Зубы начинают стучать, но это не из-за холода.
Эйден смотрит на меня слишком долго, не говоря ни слова. Не уверена, взвешивает ли он слова, которые скажет, или просто осмысливает мои.
— Что навело тебя на эту мысль?
— Думаю, что у меня галлюцинации. Вещи, которые, я клянусь, произошли, не реальны, и я начинаю сомневаться в том, что действительно произошло.
— Это действительно похоже на Алисию. — его голос спокойный, низкий. Он кладет локоть на подлокотник и опускает голову на костяшки пальцев. — У нее были ночи, когда она настаивала, что видела призраков. Она писала о них и даже пела им колыбельную. Мы с Леви думали, что это весело, но дядя Джеймс и особенно Джонатан запретили нам видеться с ней, когда она находилась в таком состоянии.
— Это было... ужасно?
— Не тогда, когда я был маленьким, нет. Она читала мне и обводила кружком слова, которые казались ей интересными. Думаю, ей становилось плохо слишком быстро, когда я стал побольше. — его кулак сжимается. — И Джонатан ничего не сделал, чтобы помочь ей.
Тогда я это вижу. Обиду. Боль.
Поначалу это было незаметно, потому что, как и его отец, Эйден запирает свои чувства в хранилище. Это могло быть связано с его ненормальным детством, потерей матери в столь раннем возрасте или воспитанием таким помешанным на контроле, как Джонатан. Все эти факторы имеют место быть.