Речь продолжалась в таком же духе еще некоторое время. Криспа поначалу впечатлило, но вскоре утомило выспреннее словоизвержение, которое Яковизий обрушил на головы крестьян.
«Вернее, на наши головы», – мысленно поправил себя Крисп.
Он успевал уловить одно слово из трех и сомневался, чтобы кому-то из толпы тирады Яковизия были более внятны.
Крисп зевнул. Омуртаг, увидев это, усмехнулся и подмигнул ему.
Яковизий, захваченный потоком красноречия, ничего не заметил.
Хаган поманил мальчика пальцем. Крисп подошел поближе. Яковизий снова не обратил внимания, зато глаза энарея и жреца так и впились в малолетнего народного предстателя.
– Вот, паренек, – вполголоса сказал Омуртаг, словно не желая мешать речи посланника. – Возьми это на память о сегодняшнем дне. – И протянул Криспу золотой, который Яковизий дал хагану в качестве символа, когда выкупал видессиан.
Жрец в синей рясе, стоявший позади Яковизия, дернулся, точно ужаленный пчелой, и начертил на левой стороне груди солнечный круг. А энарей, схватив хагана за руку, что-то жарко и настойчиво зашептал ему в самое ухо.
Омуртаг оттолкнул шамана так резко, что тот чуть было не свалился с помоста. Прорычав ему что-то по-кубратски, хаган вновь перешел на видесский, обращаясь к Криспу:
– Этот дурак говорит, что поскольку монета была использована в церемонии, вместе с ней я отдал тебе народ Видесса. Что ты будешь с ним делать, маленький крестьянин?
Он оглушительно рассмеялся, довольный собственным остроумием.
Яковизий сделал паузу, метнул на хагана свирепый взгляд и продолжил свои разглагольствования. Крисп тоже рассмеялся. Если не считать туники и сандалий – а теперь и монеты – у него никогда не было никакой собственности. И мысль о владении целым народом показалась ему абсурдной.
– Все, можешь идти обратно к маме с папой, – отсмеявшись, сказал Омуртаг.
Крисп спрыгнул с помоста, крепко сжимая в кулаке золотую монету, подаренную хаганом.
– Чем скорее мы выберемся из Кубрата и вернемся в цивилизованный мир, тем лучше, – провозгласил Яковизий и погнал крестьян назад в Видесс еще быстрее, чем кочевники гнали их оттуда.
Освобожденные видессиане не пошли назад тем же извилистым тесным ущельем, которое привело их в Кубрат. Они избрали более широкий и удобный путь в нескольких милях к западу. Там пролегал старый гравийный тракт, расширявшийся с видесской стороны гряды в просторную и ухоженную дорогу.
– Такое впечатление, что когда-то кубратская дорога была частью этой, – заметил Крисп.
Родители ничего не ответили. Утомительный переход и капризы Евдокии, еле стоявшей на ногах, не оставили им сил на праздные наблюдения.
Но жрец, который прибыл в Кубрат с Яковизием, услышал. Звали его, как успел выяснить Крисп, Пирром. После того как Омуртаг отдал мальчику золотой, Пирр постоянно крутился рядом, как бы приглядывая за ним.
– Правда твоя, паренек, – отозвался жрец, сидя верхом на муле. – Когда-то дорога была единой, потому что единой была страна. Когда-то почти весь мир был един.
– Единый мир? – нахмурился Крисп. – Ну разумеется, господин жрец. А каким он же еще может быть?
Плетясь за Криспом, Фостий не удержался от улыбки; в это мгновение сын был на удивление похож на отца.
– Я имел в виду единый мир под управлением Видесса, – сказал Пирр. – Но три столетия тому назад, за грехи видесского народа Фос наслал дикие хаморские племена, и они прокатились по Пардрайянской равнине и захватили те земли, где находятся сейчас хаганаты Татагуш, Хатриш – и Кубрат. Наши законные земли. В один прекрасный день, когда Фос, владыка благой и премудрый, сочтет нас достойными, мы вернем их себе. – Жрец быстрым жестом изобразил над сердцем символ солнца.
Крисп приумолк, раздумывая на ходу над словами жреца. «Три столетия» ничего ему не говорили; с таким же успехом Пирр мог сказать «давным-давно» или «много лет тому назад». Но «грехи» это было интересно.
– За какие грехи? – осведомился он.
Пирр осуждающе сжал тонкие губы в куриную гузку, и длинное узкое лицо его сделалось еще длиннее и уже.
– Те самые грехи, которыми Скотос, – жрец сплюнул на дорогу, демонстрируя свою ненависть к богу тьмы, – испокон веков уловляет человечество: грех отделения, из коего вырастает гражданская война; грех гордыни, заставивший этих глупцов зубоскалить над варварами, пока не стало слишком поздно; грех роскоши, ибо они наслаждались своими богатствами и палец о палец не ударили, дабы сберечь их для будущих поколений.