На момент замолчав, чуть смущённо добавила.
— Вот скажи, что такое проценты?
Удивление, которое моментально вспыхнуло внутри, видимо отразилось в глазах, потому что богиня сразу нахмурилась и отвернулась в сторону.
— Ну и ладно. Проценты и проценты. Ещё у кого-нибудь спрошу. Не обязательно сразу на меня так смотреть.
Мьёльнир ловко воспользовался моментом, чтобы исчезнуть — в призрачном облике рванул к стене и пройдя через неё, оказался на улице. Я же тихо вздохнул, пытаясь понять, к чему вообще этот вопрос.
— А причём тут проценты?
Богиня бросила недовольный взгляд на место, где только стоял ёж.
— Когда я отказалась, твой спутник заявил, что теперь будет действовать просрочка. По двадцать процентов торта за один пропущенный день. Это много или мало? И почему он вообще решил, что может так делать?
Живой камень взмыл вверх и моментально оказался за пару кварталов отсюда. Что-то подсказывало — он отлично расслышал вопрос и теперь спешил уйти от ответственности. Чем дальше окажется, тем сложнее будет подтянуть его ближе используя силу. Мне же оставалось только усмехнуться и покачать головой.
— Двадцать процентов, это пятая часть торта. А Мьёльниру скажи, что за каждый такой фокус, торт который ты ему испечёшь, будет сокращаться на десять процентов.
Дева с задумчивым видом моргнула.
— На десятую часть то есть. Надо запомнить. Знать бы ещё, с чего он взял, что я умею печь торты…
Не успела она договорить, как в голове послышался тонкий голос спутника.
— Так нечесс-с-стно! Я первый назначил условия!
Чудом удержавшись от того, чтобы снова улыбнуться, я бросил взгляд в сторону кухни, где находился Оболенский. Посмотрел изнутри на фасад, перед которым сейчас расхаживал Прохор. Безусловно, история с попыткой повесить обязательства на океанскую богиню могла быть интересной. Да и ход развития математической науки её родного мира, меня теперь здорово заинтересовал. Как они строили корабли, не зная, что такое проценты? Пользовались иной и не менее удобной системой мер?
Но прямо сейчас куда более важными казались иные вещи.
— Что-то произошло, пока я спал?
Дева на момент замялась, то ли сбитая с толку неожиданным переключением темы, то ли размышляя над ответом. Поправила прядь золотистых волос, которая сползла на глаза.
— Вроде бы ничего важного. Султан вернулся в город и сейчас осматривает руины дворца. А так всё без изменений.
В дверном проёме, который вёл на улицу, показалась фигура Прохора. Шагнув внутрь, бывший адъютант отчего-то болезненно поморщился. Потом со странным выражением лица посмотрел на меня,
— Души не могут найти пристанища. И это…. Очень неприятное это ощущение, скажу я вам.
А ведь действительно. Хранилища Дома Нахелар сожжены. Старые царства мёртвых уничтожены века назад. Под Парижем есть зачаток нового, но его ещё предстоит доработать. Тогда как нынешний бог посмертия там даже не побывал. К тому же, чтобы в него угодить, нужно ещё и верить в самого Прохора. Собственно, пока он чувствует только боль и терзания душ своих последователей. Свались на его плечи ощущения абсолютно всех умерших за последнее время, сейчас бы катался по полу, пытаясь унять боль.
— Значит отправляемся в Париж.
Найхва чуть приподняла брови.
— Прямо сейчас? Султан вроде хотел к нам заглянуть, как только оценит ущерб для родового алтаря. Да и отдохнуть тебе было бы неплохо.
Я криво усмехнулся.
— Ты знаешь, сколько человек умирает за один час? А за сутки? Если оставить дело так, как оно есть, получим десятки тысяч сходящих с ума призраков, которые станут быстро набирать силу.
Не говоря уже о том, что потом придётся охотиться за ними по всему миру. Имея под рукой всего одного бога посмертия, который пока находится в самом начале своего развития. Что означало — быстро не справится. А если учесть неспокойную ситуацию, которая сейчас царила на планете, число мёртвых вполне может расти быстрее, чем Прохор станет его сокращать. Да и маскироваться они со временем научится. Где-то к тому моменту, когда на базе человеческой души возникнет злобный дух, способный убивать своих недавних сородичей.
Из кухни вынырнул Оболенский. В левой руке кавалергард держал своего рода бутерброд, из стейка, уложенного поверх широкого ломтя хлеба. А в правой сжимал полный бокал вина.
— Я не ослышался? Мы летим в Париж? К прекрасным дамам, отменному вину и хорошему настроению?
Поймав мой взгляд, хмыкнул и двинул рукой, собираясь подкрутить усы. Но вовремя вспомнил, что держит в ней бокал. С ноткой возмущения пробасил.