— Вот и всё. Теперь вы, на индивидуальном плане обучения, Василий. Обязательными к посещению, остаются только промежуточные сессии и сами экзамены. Всё остальное, по вашему желанию.
Приторно-сладкий голос. Счастливая улыбка. Сияющие глаза. Все признаки эйфории. Причину которой я абсолютно не понимал, что несколько раздражало.
Тем не менее, документ был у меня в руках. Вполне официальный, с печатью и подписью. Оставалось только показать его на выходе Митрофанычу и убедиться, что всё на самом деле сделано верно.
Поблагодарив, направился к выходу и через десять секунд выскочил в коридор. Зайдя за поворот, направил внутрь ректората Сандала. Более того — оставил ястреба внутри на четверть часа, пытаясь обнаружить хотя бы какой-то намёк на причину её поведения. Но всё это время, она упорно трудилась над бумагами, что-то напевая себе под нос.
В конце концов решил оставить проблемы безумных смертных самим смертным и пошёл в сторону выхода. Вопрос решился настолько быстро, что у меня оставалось свободное время, которое можно было потратить на покупку одежды. А заодно попытаться найти хозяина того тартарового голубя, что так и летал высоко в небе, неотступно следуя за мной.
Когда я уже добрался до общежития, из бокового коридора неожиданно послышался женский голос.
— Афеев? Подожди, надо поговорить.
Я оглянулся. Та самая смертная, которой я помог разобраться с подругой. Зовут вроде бы Анна — так же, как Волконскую.
Девушка скорее всего снова хотела чем-то поинтересоваться, тогда как времени у меня было не так много. Поэтому я сразу же попытался избежать беседы.
— Извини, я сейчас спешу,
Та ускорила шаг и вылетев из бокового коридора, едва не врезалась в меня. Воровато оглянувшись по сторонам, приблизила лицо вплотную и прошептала.
— Это важно. Я слышала от отца, что тебя собираются убить. Прямо сегодня.
Елизавета Макарова не могла похвастаться красивой внешностью. Но это решалось при помощи соответствующих печатей и рун. А иногда чьего-то врождённого Дара. Денег у неё тоже было не так много. Впрочем, и этот вопрос являлся решаемым — достаточно было упорно трудиться и деньги появятся. Да что там, при желании можно было получить и нетитулованное дворянство, которое служило пропуском в высший свет. Пусть на самую нижнюю его ступень, но всё же.
Вот с чем она никак не могла разобраться, так это со своим Даром. Он отталкивал всех мужчин, внушая им отвращение. Абсолютное и тотальное. Дело было даже не в таких приятных мелочах жизни, как поцелуи или секс… Они и говорить с ней толком не могли.
В её случае, Дар заработал на полную мощь сразу после рождения дочери. До этого выручали сдерживающие артефакты. Но потом их стало не хватать. Она заказала новый, потратив все свои сбережения. Мастер отработал деньги на полную — артефакт действительно работал. Только вот сдерживал работу Дара всего на несколько минут.
Тогда Одарённый посетовал, что мол нужно было использовать другую схему. Заказ то был своего рода уникальный — если женщины с таким Даром и встречались, то корректировали его ещё в детстве. Либо им хватало тех артефактов, которые раньше использовала сама Елизавета.
Но в детстве её, само собой, никто не осматривал. Лет до пятнадцати, никто вовсе не подозревал, что она Одарённая. А рождение ребёнка многократно усилило Дар. Настолько, что теперь ни один мужчина не мог к ней приблизиться. Да и женщины испытывали омерзение, цедя слова сквозь зубы. Потом, конечно, извинялись. Сообщениями через дарфон. Но при новой встрече всё повторялось.
Всё, что у неё оставалось — этот экранированный ректором кабинет, в котором она работала за четверых. Спала здесь же, крохотной соседней каморке. А дочь, видела только в своей единственный выходной. И тогда же отвозила ей недельный запас продуктов.
Зачем? Потому что у бедняги оказался точно такой же Дар. Только сразу работающий в полную силу и не поддающийся корректировке. Домашнее обучение, удалённая сдача экзаменов, отсутствие контакта с одногодками. Бедная Лада росла дикаркой. И это разбивало сердце Елизаветы. У неё было хотя бы что-то. Мужчины, отношения, даже попытка создать семью. От всего этого остались воспоминания, которые всегда можно оживить. А что будет у бедной девочки? Память о четырёх стенах да людях, которые пытаются максимально дистанцироваться?
Но теперь она может решить эту проблему. Женщина погладила пальцами лист бумаги, который лежал на столе. Да, она совершила должностное преступление. Но проректор сам сказал, расписываться вместо него в неважных документах. А разве этот важный?