Кое-что из его слов и взглядов она описала матери; они обсудили их, как и все, касавшееся новых знакомых, и включили в новую систему ценностей, которая у них складывалась.
Вернувшись домой, миссис Лэфем сообщила мужу все накопившиеся факты, вместе с собственными соображениями, и снова принялась их обсуждать.
Сперва он был склонен не придавать им значения, и, чтобы победить его равнодушие, ей пришлось подчеркивать их даже больше, чем в каком-либо ином случае.
— Напрасно ты думаешь, что когда-нибудь встречал более приятных людей. У них самые лучшие манеры, всюду они побывали, все знают. Право, мне кажется, будто мы до сих пор жили в глухом лесу. Пожалуй, мать и дочери могли бы дать это почувствовать, если бы говорили все, что думали, а они — нет, никогда. А уж сын — не умею выразить, Сайлас! Манеры — просто совершенство.
— Врезался в Айрин, что ли? — спросил полковник.
— Откуда мне знать? Можно было подумать, что и в меня врезался. Во всяком случае, внимания мне оказывал не меньше. Может, теперь принято больше замечать мать девушки, чем прежде.
На этот счет Лэфем не высказался, но спросил, и уже не впервые, кто же эти люди.
Миссис Лэфем назвала их фамилию. Лэфем кивнул.
— Ты их знаешь? По какой они части?
— Ни по какой, — сказал Лэфем.
— Они были очень учтивы, — сказала миссис Лэфем беспристрастно.
— Еще бы им не быть! — ответил полковник. — Они только это всегда и делали.
— И они совсем не важничали, — настаивала жена.
— С тобой им важничать нечего. Я мог бы купить и продать их два раза, со всеми потрохами.
Ответ понравился миссис Лэфем более своей сутью, чем тоном мужа.
— Не надо бы похваляться, Сайлас, — сказала она.
Зимой дамы упомянутой семьи, вернувшись в город очень поздно, нанесли визит миссис Лэфем. Они опять-таки были весьма учтивы. Но мать, извиняясь за позднее, почти вечернее посещение, сказала, что кучер плохо знал дорогу.
— Ведь почти все наши друзья живут на Нью-Лэнд или на Холме.
Это был болезненный укол, и он ощущался и после ухода дам; сравнив свои впечатления с дочерними, миссис Лэфем обнаружила, что и та его чувствует.
— Они сказали, что никогда не бывали в нашей части города.
Роясь в своей памяти, Айрин не смогла бы сказать, что в этих словах крылся какой-то намек, но тем сильнее было их действие.
— Ну конечно, — сказал Лэфем, которому было о них доложено. — Таким людям здесь нечего делать, вот они и не бывают. Все правильно. А мы не часто бываем на Холме и в Нью-Лэнд.
— Но мы-то хоть знаем, где это, — задумчиво сказала жена.
— Верно, — согласился полковник. — Как мне не знать? У меня на Бэк-Бэй большой участок.
— В самом деле? — живо спросила жена.
— Уж не хочешь ли там строиться? — спросил он с насмешливой улыбкой.
— Нам пока и здесь неплохо.
Это было вечером. Наутро миссис Лэфем сказала:
— Полагаю, что мы должны сделать для детей все, что можем.
— Я думал, что мы так всегда и делали.
— Да, в меру нашего разумения.
— А сейчас ты уразумела больше?
— Не знаю. Но если девочкам суждено жить в Бостоне и здесь выйти замуж, то мы должны бы вывозить их в свет, словом, что-то делать.
— Кто больше нас делает для своих детей? — спросил Лэфем, ужаленный мыслью, что кто-то его в этом превзошел. — Разве у них нет всего, что нужно? Разве они не одеты, как ты велишь? Разве ты не возишь их повсюду? Есть ли что-нибудь стоящее, чего бы они не видали и не слыхали? Я не знаю, о чем ты. Почему же ты не вывозишь их в свет? Денег у нас хватает.
— Как видно, тут нужны не только деньги, — сказала миссис Лэфем, безнадежно вздохнув. — Кажется, мы оплошали с их обучением. Надо было их отдать в такую школу, где они познакомились бы с городскими девочками; эти знакомства им помогли бы. А у мисс Смилли все ученицы были совсем не оттуда.
— Ну, это мы поздно хватились, — проворчал Лэфем.
— Мы жили себе, а о будущем не думали. Надо было больше выходить из дому и к себе приглашать. У нас ведь никто не бывает.
— Я-то чем тут виноват? Уж, кажется, встречаю гостей радушно.
— Надо было приглашать больше людей.
— Почему же ты теперь не приглашаешь? Если это для девочек, так по мне пусть хоть весь день гости.
Миссис Лэфем пришлось униженно признаться:
— Я не знаю, кого приглашать.
— Тут я тебе не советчик.
— Да; оба мы люди деревенские, такими и остались, и оба не знаем, что делать. Тебе столько пришлось работать, и удача так долго не шла, а потом вдруг повалила, вот мы и не успели научиться, как ею пользоваться. То же и с Айрин: никак не ожидала, что похорошеет, такой был некрасивый ребенок, и на тебе! — как расцвела! Пока наша Пэн не интересовалась обществом, я о нем не думала. Но вижу, что с Айрин будет по-другому. Мы, пожалуй, не там живем, где надо.
— Ну что ж, — сказал полковник, — у меня лучший участок на Бэк-Бэй. На набережной Бикона, двадцать восемь футов в ширину, сто пятьдесят в длину. Давай там строиться.
Миссис Лэфем помолчала.
— Нет, — сказала она наконец. — Нам и тут неплохо, тут и надо оставаться.
За завтраком она сказала как бы между прочим:
— Девочки, что скажете, если отец построит дом на Нью-Лэнд?
Девочки не знали, что сказать. Здесь, например, для конюшни удобней.
Миссис Лэфем бросила на мужа взгляд, выражавший облегчение, и больше об этом не говорили.
Дама, нанесшая визит миссис Лэфем, привезла визитные карточки своего мужа, и когда миссис Лэфем предстояло отдать визит, она немало сомневалась насчет правильной формы, в какой это делается. У полковника были только деловые карточки с указанием главного склада и нескольких агентств по продаже минерального красителя; миссис Лэфем была в таком сомнении, что лучше бы никогда не знакомилась с этими людьми; она не знала, надо ли вообще упоминать о муже или все-таки вписать его в ее собственную визитную карточку. Она решилась на последнее и имела счастье не застать никого дома. Ей показалось, будто Айрин немного этим огорчена.
В течение нескольких месяцев семьи не общались. Затем на Нанкин-сквер пришел от обитателей Холма литографированный подписной лист, уже подписанный матерью семейства, где миссис Лэфем предоставлялась возможность сделать пожертвование на весьма благую цель. Она показала лист мужу, и он тут же выписал чек на пятьсот долларов.
Она порвала его.
— Мне нужен чек всего на сто, Сайлас.
— Почему? — спросил он с виноватым видом.
— Потому что ста будет довольно. Я не хочу выхваляться перед ними.
— А я думал — хочешь. Ладно, Перри, — добавил он, удовлетворив себя этой колкостью. — Ты, пожалуй, права. Когда же мне начать строиться на Бикон-стрит? — Он протянул ей новый чек, а потом откинулся в кресле, глядя на нее.
— Я вообще не хочу. Почему ты об этом, Сайлас? — Она оперлась о его бюро.