Наннерль не нравилось, что Вольферлю уделяют больше внимания, чем ей. Она до сих пор не могла забыть, как играла для господина Шахтнера, а он потом говорил только о Вольферле. Она старалась избегать прогулок с братом, но тот был слишком мал и не мог гулять один. И еще она не хотела играть с ним в четыре руки.
Папа приказал ей, а Наннерль ответила:
– Он еще маленький.
Наннерль сама удивилась своей дерзости, но Папа не наказал ее.
Папа почему-то задумался и проговорил:
– Он же твой брат.
– Все равно я играю лучше. Я уже месяц как выучила скерцо.
Играют-то они одинаково, подумал Леопольд, с той лишь разницей, что Наннерль вдвое старше Вольферля.
– Я умею играть марши, темы с вариациями. А он не умеет.
– Ты играешь их очень хорошо. Наннерль просияла, и Леопольд добавил:
– Поможешь мне научить им Вольферля? Опа подумала: какой хитрый. Но Папа поцеловал ее, будто она уже дала согласие, и повел в музыкальную комнату, где Вольферль разучивал новое скерцо. Папа велел им играть в четыре руки.
– Папа, ведь вы говорили, что я буду помогать вам учить Вольферля.
– Ну да! Вы будете играть дуэты. Ты будешь играть первую партию, а оп вторую.
Наннерль посмотрела па Вольферля, сидящего у клавесина. Брат был вполовину меньше ее ростом. Если он сыграет лучше ее, она этого не перенесет.
Папа поставил перед ней поты. Усадил рядом с Вольферлем, хотя она до сих пор ве решила, соглашаться или нет. По, как и сказал Пана, Вольферль лишь вторил ей. Когда они кончили играть, Папа поцеловал дочку, к нему присоединилась и Мама, узнав, как хорошо она ведет первую партию. Напнерль не могла ни на кого сердиться, даже на Вольферля.
За обедом Наннерль сообщила Вольферлю с высоты своего величия:
– Завтра я научу тебя играть марш.
– Марш? – Вольферль озадаченно посмотрел на сестру.
– Ну, знаешь, вроде того, что ты играешь на барабане.
– А, этот? – Он начал выстукивать пальцами по столу барабанную дробь.
– Неправильно!
– Неправильно? – От огорчения он перестал барабанить.
– Ты что это – сейчас нюни распустишь? – У Вольферля в глазах стояли слезы.
– Ничего подобного. – Но слезы уже текли но щекам. Теперь, когда сестра доказала свое превосходство, ей стало жаль брата, и она пообещала:
– Погоди, завтра я тебя научу.
На следующий день Леопольд начал учить Вольферля читать и писать и занялся с ним арифметикой. Только вечером, и то ненадолго, они сели за клавесин. Несколько месяцев Леопольд делал упор на эти предметы, и Вольферль учился прилежно.
Как-то Шахтнер зашел к Леопольду и наткнулся па Вольферля, который, сидя на полу, мелом писал на нем цифры. Цифры были везде – на столах, стульях, стенах, даже на потных страницах.
Шахтнер спросил его, что он делает. – Рифметику, – oтветил Вольферль. – Для Папы.
– Ты все делаешь для Папы?
– Для Папы и для боженьки. Спачала для боженьки, а потом для Папы.
– Кто же тебя этому научил?
– Папа. Хотите, я покажу вам, как делать рифметику?
– А зачем она мне?
– Чтобы сочинять музыку. Папа сказал, так легче будет сочинять музыку. Когда я вырасту. А мне уже пять.
– Четыре года, – поправил Шахтнер.
– Четыре, идет пятый.
– Верно, идет, – подтвердил Шахтнер.
– Поиграйте со мной. – Вольферль взял игрушечный барабан, подаренный Шахтнером, и добавил: – Наннерль учит меня играть марш. Давайте, я буду играть, а вы пойте.
Он стал маршировать, выстукивая на барабане мелодию и подпевая сам себе, а Шахтнер, восхищенный чувством ритма в тонкостью слуха ребенка, маршировал вслед за ним. Когда Шахтнер сбился с ноги, Вольферль поправил его. Они стали придумывать вариации барабанной дроби, но тут в комнату вошел Папа. Папа поцеловал сына, вручил ему один из своих новых менуэтов и дал ему попробовать сыграть с листа. Вольферль тут же уселся за клавесин.
Шахтнер внимательно слушал. Ребенок нежно и лирично исполнял сочинение отца. Поразительно, думал Шахтнер, только лучше уж я ничего не скажу Леопольду, иначе он бог знает что вообразит.
– Правда, он прекрасно играет? – сказал Леопольд.
– У него неплохая техника, – неохотно согласился Шахтнер.
– Оп день ото дня все лучше играет. Никогда еще у меня не было такого способного ученика.
– Раннее развитие таланта таит в себе опасности.
– К Вольферлю это не относится. – Леопольд чувствовал, что его ребенок отмечен богом. Но скажи он это, Шахтнер, читавший Вольтера, поднял бы его на смех.
Вольферль окончил менуэт и заявил, что хочет сыграть концерт.
– Концерт? – Шахтнер не мог скрыть изумления.
– Кроме собственных сочинений, я даю ему играть вещи других композиторов, – пояснил Леопольд. – И раз уж он так любит клавесин, я позволил ему разучить несколько несложных концертов.
– Несложных? Наверное, что-нибудь вроде Скарлатти, Гассо или Телемана?
– Нет, они для него слишком трудны.
– Папа! – прервал их Вольферль. – Можно мне сыграть твой концерт?
Леопольд был явно польщен, но ответил твердо:
– Нет. Теперь тебе надо играть гаммы. Последнее время ты их что-то совсем забросил. Целый час, не меньше.
Вольферль огорчился, но послушно принялся за гаммы. Леопольд повел Шахтнера в гостиную. Очевидно, друг пришел сообщить нечто важное.
Однако придворного трубача занимала сейчас иная мысль.
– Почему вы засадили Вольферля за гаммы? – спросил он. – Они ему уже не нужны.
Леопольд самодовольно улыбнулся и ответил:
– Дисциплина.
– Но Вольферль и так во всем слушается вас. Лучшего ученика трудно пожелать.
– Значит, вы тоже считаете, что он не похож на других?
– Да. Он очень музыкален для своего возраста. – Шахтнер переменил разговор. – Вы слыхали, Эберлин нездоров?
– Нет. Ведь еще в прошлое воскресенье он дирижировал капеллой.
– С некоторых пор он неважно себя чувствует, по всячески скрывает свое недомогание.
– Очень печально слышать, – искренне сказал Леопольд, – Эберлин хороший композитор, пожалуй не хуже Телемана и Гассе.
– Когда умрет Эберлин, вы сможете занять его место. После него вы наш самый талантливый композитор.
– Но ведь и Лолли придворный композитор.
– Он менее талантлив.
– А как насчет моей статьи для Марпурга? Не вы ли говорили, что из-за нее я нажил себе много врагов?
– Конечно, нажили. И все же кое-кто считает, что у вас есть возможность стать новым капельмейстером. Несмотря на Марпурга. Вашу «Скрипичную школу» ценят очень высоко.
– А как насчет его светлости?
– Архиепископ Шраттенбах хотел бы послушать ваших детей.
– Откуда он узнал о них?
– Они же играли для Буллингера, Баризани, для меня, наконец. Разве вы недовольны, что это дошло до архиепископа?
– Вы все мои друзья. Я только хотел знать ваше мнение. – И, став очень серьезным, Леопольд добавил: – Это поможет мне получить место капельмейстера?
– Если их игра понравится его светлости, это докажет, что вы прекрасный педагог. Причем Баризани утверждает, будто девочка играет даже лучше брата.
Леопольд сомневался в этом, хотя Наннерль играла отлично, особенно если принять во внимание ее возраст и пол. Но мнение архиепископа решает дело. Когда господь возложил на его светлость священный сан, то облек его и большой властью. Одобрение со стороны его светлости позволило бы Леопольду осуществить план, который он вынашивал все это время. Может, Шахтнер его искренний друг?
– Мне понадобится несколько недель, чтобы подготовить достойную случая программу, – сказал Леопольд.
– Его светлость хотел бы послушать их поскорее. Ему нужно ехать в Вену.
– Чтобы подыскать там нового капельмейстера?
– Скорее всего, для того, чтобы не дать втянуть нас в войну между Марией Терезией и Фридрихом. Он гордится, что не впустил пи те, ни другие войска на территорию княжества и сумел сохранить нейтралитет.
– Сколько же времени в моем распоряжении?