Колин остановился и быстро закрыл вкладку, чтобы никто не увидел, что он читает.
– Люсия Рейн Грей, – проговорил он. Он чувствовал всем телом биение своего сердца в груди, горле и ушах. Люси говорила правду.
Колин не видел ее целый день. Она не появилась на истории и даже на улице во время ланча.
Он не нашел ее на всей территории общежития, и становился все более отчаянным, обегая по кругу здания и заглядывая в пустые классы. Он говорил себе, что после предварительного поиска остановится, но все еще продолжал заглядывать в тренажерный зал, потом оделся, чтобы быстро осмотреть территорию леса.
Шли дни, и Джей сказал, что она не приходила на уроки английского. Парта, за которой она сидела, пустовала. Колин не мог понять, почему эти слова словно удар в живот. Если эта ситуация такая безумная, как ему кажется, тогда почему ему не все равно? Почему он поглаживал свою руку, пытаясь вспомнить ее прикосновения? И почему ему снова хочется к ней прикоснуться?
Он хотел это помнить: что ее кожа теплее, чем воздух, но не сильно. Ее глаза менялись, как рябь на пруду. Она не мерзла даже во время сильного ветра на улице. За исключением карандаша в первый день, он не видел, чтобы она еще к чему-нибудь прикасалась. И казалось, что ей с трудом удавалось удерживать даже его. Когда она спросила про Джо, цвет ее глаз сменился с темно-серого с примесью боли в чистый голубой.
Он хотел уйти из кампуса и найти ее, но даже не представлял, где она может быть. Не могла же она просто раствориться в воздухе?
К пятничной ночи у него уже было такое же чувство, когда он долго не садится на велик – нервозность, и словно в груди что-то растет и сдавливает внутренности. Он боялся, что Люси просто ушла, испарилась. Она открылась ему, а его отказ как-то прогнал ее. Он взял свой велосипед и поехал вдоль границы территории по знакомым тропам, что они с Джеем нашли пару лет назад. Он перепрыгивал камни и преграды, спускался по холмам. Ехал, пока не почувствовал боль и не получил ссадины. Он все бы сделал, чтобы проветрить голову, но ничего не помогало. Он ел, но не чувствовал вкуса. Стены его комнаты угнетали и вызывали клаустрофобию.
Колин сидит на кровати, читает журнал о велосипедах, потом швыряет его на пол и откидывается назад, закрыв глаза рукой.
В другом конце комнаты Джей перестает стучать теннисным мячом о стену и спрашивает:
– У тебя есть идеи, где она может быть?
– Нет, последний раз я видел ее… – его слова застревают в горле, да и какая разница, где он видел ее в последний раз. Хотя, может, важно, где все для нее началось.
– Колин?
– Кажется, я знаю. Поговорим позже.
Джей встревоженно вглядывается в темноту за окном, но решает не высказывать возражений.
– Просто будь осторожен, чувак.
Колин идет вниз по дороге к парку, направляясь к дырке в заборе, которую они с Джеем обнаружили, будучи первокурсниками, и о которой, по всей видимости, больше никто не знал. Как ему казалось, она точно прилегает к месту, где Люси впервые появилась у озера.
Дорога примерно в милю длиной, и к тому моменты, как добраться, Колин уже замерзает. Сейчас он знает, что, возможно, некоторые легенды правда, и немного вздрагивает от страха, когда приблизился к воде. Вокруг было тихо, тишину нарушает только звук его шагов. Мысль, что Люси может сидеть тут в одиночестве, заставляет его руки дрожать, и это никак не связано с холодом. А может, он просто боится, что ее тут нет.
Он оглядывается по сторонам и поворачивается по направлению ветра. Небо тяжелое и угнетающее, с настолько плотными облаками, что тяжело сказать, где заканчивается одно и начинается другое.
Тропа выводит на старый пирс. На нем не хватает пары досок, а древесина покрыта мхом и гнилью, но, несмотря на все это, летом хоть кто-то, но бегает по нему. Сейчас он покрыт тонким слоем снега, и Колин не удивлен, что видит Люси, сидящую на самом краю, на неровно сломанных и почти сгнивших досках. Длинные светлые волосы практически достают до талии, и ветер вокруг озера подхватывает и запутывает их.
Деревяшка скрипит под тяжестью его веса, когда он аккуратно на нее ступает. Она переоделась, ее ботинки стоят позади нее, а его толстовка у нее на коленях.
Сейчас он понимает, что потратил кучу времени, чтобы найти ее, но не придумал, как снова с ней заговорить. Уставившись на ее спину, он обдумывает все варианты. Ему нужно извиниться, признать, что он дурак, который не знает, как общаться с обычными девушками, не говоря уже о мертвых. Может быть, рассказать ей, что он сирота, и ему так же, как и ей, нужна опора.
Он медленно подходит к ней.
– Люси? – зовет он и смотрит перед собой.
Ее юбка поднята выше колен, ее кожа бледная и идеальная при таком освещении – ни шрама, ни царапины.
– Мне не холодно, – говорит она и смотрит на свои ноги, которые погружены в воду. На улице явно минусовая температура, и, оглядываясь на озеро, можно увидеть, что водорослей нет, и вода местами начинает замерзать. Колину становится холодно от одного взгляда на лед у ее ног. – Умом я понимаю, что она холодная, – продолжает Люси. – Но не чувствую этого. Чувствую прикосновение воды, но меня не волнует ее температура, хотя должна. Как думаешь, это странно?
Кажется, будто ветер поглотил его слова, и он не знает, что ответить. Поэтому он кладет руку ей на плечо. Ее глаза округляются от прикосновения, но она ничего не говорит.
– Я не знал, где ты была, – наконец говорит он. – Ты в порядке?
– Все хорошо, – шепчет она.
Колин изумленно смотрит на свои руки. Он чувствует тяжесть ее волос, когда они соприкасаются с его пальцами, текстуру ее кожи на шее, но она не была теплой, он чувствует легкое покалывание вперемешку с ветром. Как будто нечто, удерживающее ее здесь, держит вертикально ее тело, а движения ее рук и ног словно пульсируют под его пальцами.
Они долго смотрят друг на друга, и он, наконец, шепчет:
– Прости меня.
В уголках ее губ расцветает улыбка, потом появляются и ямочки на щеках.
– Не стоит.
Он не уверен, что ответить, ведь пусть ей и не нужны его извинения, он все равно чувствует себя придурком, потому что ушел той ночью.
– Не хочешь прогуляться? – спрашивает она.
Он улыбается и отходит в сторону, когда она вытащила ноги из воды, и он вытер их его толстовкой. Они были холодны, как лед. Ее взгляд опустились, и, твою мать, ему кажется, что она смотрит на его рот. Внезапно его голова оказывается забита совсем другим: каково будет, если он ее поцелует? Ее кожа везде так ощущается? А какая она на вкус?
– Когда ты это сделал? – обуваясь, спрашивает она.
Он выныривает из своих мыслей и инстинктивно облизывает губы, понимая, что она спрашивает про пирсинг.
– Ты про губу?
– Ага.
– Прошлым летом.
Она останавливается, и это позволяет ему наблюдать за ней какое-то мгновение, как ветер развевает ее волосы, будто они пушинки. Ей потребовалось время, чтобы сообразить, что сказать, а он наблюдал за ней, пока она думает.
– А разве в школе нет правил по этому поводу?
– Правила настолько устарели, что они не касаются пирсинга, но могу тебя заверить: нельзя носить короткие штанишки во время занятий. Дот и Джо сказали, что я могу выглядеть как панк, пока я веду себя как джентльмен. А тебе что, не нравится?
– Почему, нравится, просто я…
– Звучит, словно ты в сама в шоке от этого, – он смеется и не сводит с нее глаз.
– Когда я училась, мало парней так делали. По крайней мере, не такие парни, как ты.
– Парни, как я?
– Да, милые. Обычно бунтари все в пирсинге и татуировках, да еще и буйные.
– Ой, я точно буйный.
Она улыбается.
– Ну, в этом уж я не сомневаюсь.