Темнеет и начинает идти снег, когда Люси смотрит сквозь деревья и замечает две фигуры в тени Итан Холла. Два мальчика что-то быстро обсуждают между собой. Один смеется, а другой тянется к нему и касается его плеча.
Люси замирает.
Ей знакомо то, как он коснулся плеча своего друга. Именно так ее касается Колин: мягко, предупреждая медленное приближение, словно боится спугнуть своим прикосновением. Сузив глаза, она осматривает их. Тот, кто осторожный – высокий и широкоплечий. Его волосы свисают на загорелый лоб, а кожа видит солнце в каждый из месяцев в году. Даже на расстоянии ей видна кожа второго мальчика: гладкая и безупречная, чистый фарфор. Как и у Люси, у него нет шрамов и любых недостатков, являющихся отличительной особенностью жизни.
Он – такой же, как и она.
Ее резко осеняет. Она срывается вперед, идет к ним несколько шагов и зовет:
– Извините!
Когда они в ужасе оборачиваются и резко отходят друг от друга, Люси понимает свою ошибку. Наверное, они влюбленные, прячась в тени, рассчитывают на неприкосновенность интимной беседы. От их молчания веет тяжелой паникой и нежеланием быть обнаруженными, и загорелый мальчик прижимает руки к лицу.
Но с медленно расширяющимися глазами призрак смотрит на Люси. Отойдя от стены, он с улыбкой идет к ней.
Она смотрит, не в силах отвести взгляд. Он выглядит совершенно не по-человечески, нереально. Она уверена, что никогда не замечала его раньше.
– Я не хо… – запинается она, подняв дрожащую руку.
– Я Генри Мосс, – он шагает вперед и берет ее за руку, от чего она сразу же успокаивается. – Ты в порядке?
Его пальцы теплые и ощущаются как гладкое стекло. Высвобождая свою руку, Люси делает несколько неуверенных шагов назад и падает на скамейку у ног своей любимой статуи. Ее ум грохочет от вопроса, как же она не додумалась до этого раньше – что может быть кто-то, подобный ей, и он находится прямо здесь и сейчас.
После небольшой паузы мальчики усаживаются по обе стороны от нее, и Люси чувствует, как они переглядываются поверх ее головы, хотя она не может представить, о чем они думают, особенно учитывая ее собственный вихрь мыслей. Вдруг ей становится интересно, видна ли им пульсация ее кожи от этого открытия.
– Это были самые безумные двадцать четыре часа в моей… жизни, – смеясь, говорит она.
– Давай начнем с твоего имени, – говорит Генри, легонько толкая ее плечом.
– Люси, – она смотрит на него, вглядываясь в его лицо в поисках хоть какого-то признака жизни, но не находит. Нет пульса на шее, нет никаких веснушек или шрамов. Нет ничего, кроме совершенства. Он выглядит так, будто нарисован. – Ты такой же, как я, верно?
Генри улыбается так широко, что в уголках его ярко-голубых глаз образуются морщинки.
– Да, наверное.
– А в школе есть другие, такие же, как мы? – она делает паузу. – Ходоки?
Качая головой, он бормочет:
– Не видел в последнее время. И никогда не называл себя этим словом.
– В последнее время? Ты давно здесь? – ей хочется извиниться за свои стремительные вопросы, но Генри, кажется, не удивлен ее жаждой знать все это. Она спрашивает себя, что, если она видела Генри сотни раз за последние несколько месяцев, просто не замечала.
– Я не знаю. Иногда я чувствую, будто был здесь всегда. Но реально помню себя здесь лишь в последние полтора года.
– Но ты слышал про Ходоков?
– Истории я слышал, конечно, – пожимая плечами, говорит он. – Вот почему студенты не советуют ходить к озеру и почему это место имеет дурную славу. И Хэллоуин здесь – это большое дело, – он прижимает руку к груди, снисходительно улыбаясь. – Я просто предположил, что мы неправильно поняли.
Люси чувствует, как ее улыбка гаснет, когда вспоминает о своем самом большом страхе, и резко спрашивает:
– Ты когда-нибудь исчезал?
Он сочувственно вздрагивает.
– Пару раз случалось, когда впервые сюда попал. Это было самое страшное. Но уже некоторое время этого не происходит, – он смотрит на мальчика, спрашивая подтверждения. – Может, уже год, да, Алекс?
– Не меньше года, – соглашается тот.
– В самом деле? – спрашивает она, с любопытством и надеждой сделать свой голос не таким пищащим.
Пожав плечами, Генри говорит:
– Предполагаю, это было что-то вроде адаптации.
Ее настолько быстро наполняет облегчение, что она чувствует себя на грани обморока. Ее взгляд возвращается к Алексу. В этом мальчике есть что-то странно обворожительное. Генри выглядит не достаточно «человечно», но и в Алексе что-то такое есть. Она чувствует жутковатое притяжение к нему. Это, конечно же, отличается от того, что она испытывает к Колину, но воздух вокруг Алекса не кажется пустым, в отличие от других студентов. Вместо этого вокруг него какая-то гипнотическая вибрация.
Его кожа загорелая, но теперь, когда он ближе, ей видны круги под глазами. И внутри него есть что-то еще, какое-то истощение и скованность в движениях. Люси словно видит его насквозь, что-то внутри, что его иссушает.
– Люси, где твой Подзащитный? – спрашивает Генри. Люси заставляет себя вернуться к разговору. Он внимательно смотрит на нее, пока она пытается понять его вопрос.
– Мой «Подзащитный»?
Он усмехается.
– Извини. Это я так называю Алекса. Я имею в виду, где тот человек, к которому ты вернулась?
– Ты говоришь про Колина?
Смеясь, он выпрямляется и вытирает руки об джинсы.
– Мне нужно начать с самого начала, да?
Она прижимает руки к щекам, инстинктивным жестом, оставшимся с тех давно забытых дней, когда в этот момент она краснела.
– Прости, я с трудом понимаю все это. Я знала, что здесь есть такие же, как я. Просто не думала, что встречусь с кем-либо из них.
– Ну что ж, ты отчасти здесь из-за Колина. Я не думаю, что для Стражей возможно думать о ком-нибудь еще, кроме своих Подзащитных. Но я подозреваю, что мы повсюду. Мы – дети, о которых никто никогда не помнит. Мы – те, по которым никто не будет скучать и хотеть воссоединиться. Даже я никогда не замечал тебя раньше.
Потому что и не искал, – думает она.
Алекс и Генри с легкими улыбками по-прежнему наблюдают за ней, пока она переваривает сказанное. Она легко и с мягким выдохом смеется.
– Думаешь, мы Стражи?
– Да, – отвечает Генри. – И здесь нет никого, кто бы сказал мне, что я ошибаюсь. Я ничего не знаю о том, как попал сюда. Я какое-то время просто бесцельно бродил. Но когда я нашел здесь Алекса, я не просто стал чувствовать себя правильно, это чувствовалось, как необходимость.
– Да, – шепчет Люси, ощущая покалывание на кончиках пальцев.
– Я не знаю, почему он нуждается во мне так, словно болен, а я делаю его здоровым, или что-то еще. Но в этом году, с тех пор как я его нашел, я чувствую, что у меня появилась цель, и становлюсь сильнее с каждым днем. Просто посмотри на него: он тоже выглядит гораздо лучше. Что-то в его глазах… Я знаю, что делаю что-то, ради чего я здесь.
Люси снова смотрит на Алекса. Так вот что она видит, – его болезнь? Интересно, видит ли это Генри. Когда она смотрит на Алекса, она не чувствует столько же надежды на улучшение его состояния. Она так же не видит ничего такого и в его глазах. Они голубые, но не такие, как у Колина.
– Ты болен? – спрашивает она.
– Острый лимфоцитарный лейкоз, – как ни в чем не бывало говорит он. – Генри нашел меня на той неделе, когда мне поставили диагноз, – он смотрит на него, прежде чем продолжить. – У меня сейчас ремиссия.
– Я очень рада, – говорит Люси. – Но… Кто? Кто послал нас? И почему нас? Почему Колин и Алекс?
Генри кладет руку ей на колено.
– Ты зря тратишь свое время, задаваясь этими вопросами. Я задавался ими каждый день в течение года, и поверь мне, никто не спустится с облака и не даст тебе буклет с ответами на часто задаваемые вопросы.
Люси немного завидует уверенности Генри, и, возможно, со временем она станет такой же. Эта мысль приносит облегчение и удручает одновременно.