Я пришел к выводу, что предмет филологии не может быть просто растворен в литературе и языке. Наоборот, то и другое должно быть на более высоком уровне включено во взаимосвязь культуры и общества. Эта область, переходящая границы узкой филологии, должна быть исследована с помощью систематически разработанной методологии и теории. Только под таким углом зрения мне казалось возможным систематически связать результаты детальных текстовых исследований с комплексными явлениями культуры.
Таким образом, перестройка действительно не была «крестной матерью» при развитии идеи этого нового института.
И здесь мне хотелось бы разъяснить еще одно недоразумение: институт не означает замаскированного расширения отделения славянских литератур. Концепция института - как видно уже из его предыстории - ставит перед собой иные цели, чем славистика, и акцент здесь, соответственно, ставится на совершенно иных вещах.
В шестидесятые годы я считал, что надо акцентировать внимание, прежде всего, на изучении отношений культуры в России и Советском Союзе. В семидесятые/восьмидесятые годы я думал, что это возможно только с помощью улучшенной методологии. Сегодня я вижу, что с помощью нового института можно совершить первый шаг в этом направлении. Однако этого будет недостаточно. На фоне общей ситуации в России сегодня необходим институт (хотя бы один-единственный в Германии), где бы, в самом деле, проводились комплексные исследования всех областей русской культуры с учетом всех их особенностей и взаимоотношений друг с другом. Это означает: если мы хотим конструктивно расширить работу института, то нам следует, хотя бы время от времени, привлекать к исследованиям и преподаванию также философов, историков, политологов, социологов, педагогов и культурологов.
Как вы видите, в будущем нам еще предстоит много работы.
И еще я хочу сказать об одной очень важной для меня вещи. Это прописная истина, что развитие культуры и общества, прежде всего, приходит в движение тогда, когда выдающиеся личности попадают в исторически напряженные кризисные ситуации, что дополнительно стимулирует их креативную деятельность. Часто при этом речь идет о личностях, чья духовная самостоятельность использует специфическое напряжение между ними и обществом как поверхность для трения, в процессе которого ставятся под вопрос унаследованные истины и воскрешается чувство общественно-политической ответственности. Такие личности обычно противостоят приспособленцам, не испытывающим угрызений совести оппортунистам и тем, кто держит нос по ветру. Обычно это люди, которые снова и снова готовы отвечать своей головой за других современников. Мне незачем здесь подробно объяснять, что речь идет о личностях, которым нередко в течение многих лет приходилось получать чувствительные удары в форме преследований, презрения и унижений, и которые много раз шли на риск ради правды. Если при этом речь идет еще и об ученых, которые параллельно своей первопроходческой работе еще и обогатили культуру и внесли свой вклад в самопознание человечества, то именно и прежде всего они заслуживают нашего особого уважения.
В этой связи мне хотелось бы назвать два имени, перед которыми преклоняюсь не только я, но и очень многие другие: Андрей Сахаров и Юрий Лотман. Их уже нет в живых. Они заслуживают, чтобы их память мы почтили особым образом. С сегодняшнего дня один из кабинетов института, где будет создаваться база данных по истории российской культуры, будет называться «Sacharow-Raum». Там будет храниться переданный нам Львом Копелевым слепок гипсовой маски, снятый с лица покойного Сахарова.
С сегодняшнего дня Институт русской и советской культуры получает имя Лотмана - человека, который своими творениями и в сотрудничестве со своими русскими коллегами основал новое направление в культурологии.
Институту имени Лотмана - десять лет
За десять лет Институт имени Лотмана стал исследовательским центром и местом встречи ученых. Это общая заслуга его сотрудников, студентов и аспирантов, а также многих коллег как из Северного Рейна-Вестфалии, так и других регионов Германии и других стран. Их готовность к активному участию в разработке новой концепции научного института и стремление к конструктивному и взаимно обогащающему диалогу создали в целом свободную и часто основанную на чистом энтузиазме рабочую атмосферу, благодаря которой возник целый ряд новых организационных и исследовательских предложений, пошедших на пользу всему Институту. Важным условием для того редкого и счастливого стечения обстоятельств, при котором сотрудники Института и его студента могли продвигать и улучшать свои инновационные идеи, было отсутствие административных ограничений в самом начале их развития.