Пути производительности прочерчены эксплуатацией человека человеком. Раскрыть глубинные причины гнева, этого шквала чувств – значит позволить нравственности, образу мыслей и действий вступить в диалог с поэзией, выражающей острую жажду жизни, которая превозносит её над всеми заботами, не столько отметая, сколько поглощая их.
Я ставлю на стихийную радикализацию личности и коллектива.
Мы в самом сердце вихря меняющейся цивилизации
В прошлом и будущем больше нет воздуха. У настоящего перехватило дыхание, страх мешает ему вдохнуть полной грудью и громко заявить о себе.
Всё колеблется, всё неустойчиво. За что тут зацепиться? Некогда крепкие как камень убеждения разрушились и распались. Любители поностальгировать напрасно собирают эти каменные осколки, угрожающе потрясают ими, пытаясь использовать их для новых и новых атак: власть, патриархат, родина, семья, работа, идеологии, религии, священное – все эти слова вызывают теперь только смех, причём даже у тех, кто хотел бы верить в них несмотря ни на что.
Пирамидальная цивилизация распадается и вот-вот рухнет. Всё в ней было ветхим и прогнившим с самого начала. Сколько уже – пять или шесть тысяч лет она румянится и наряжается, чтобы скрыть свою дряхлость и гниение? Религия и философия позволили ей держать человечество в тесноте младенческой колыбели, превратившейся в прокрустово ложе пыток. Именно тогда, в то время земля превратилась в «долину слёз».
Наши головы забиты идеями о потерянном рае, каре небесной, божественных законах, в наказание отправляющих земную невинность в вечное изгнание из райских садов.
В наши дни системе эксплуатации человека человеком уже не приходится маскировать своё лицо румянами и блестящими безделушками. Рыночная цивилизация гибнет и равнодушно несёт гибель другим. Её гнойные нарывы обнажены. Свою агонию она, не скрывая, пытается обратить в свою выгоду, подобно фиктивному банкротству. Она улыбается цинично, подобно Сарданапалу2, одним приказом увлёкшему за собой в могилу весь мир.
Но в этом мире ещё есть те, кто готов противостоять огромному перемалывающему механизму прибыли. Те, кто отказывается смириться с той мрачной участью, которую будто бы навязывает злой рок. Громко заявляя о своей субъектности, протестующие не позволяют бульдозеру овеществления превратить себя в объект, в товар.
Безусловно, мы далеки от Парижской коммуны, Советов Кронштадта, от либертарных объединений, ставших опорой Испанской революции. Сточенными в добровольном рабстве зубами мы оставляем лишь жалкие следы укусов на теле повелевающего нами надзирателя.
И всё же новая цивилизация уже пускает робкие ростки, повсюду рассеяны знаки её приближения. Она ступает осторожно, словно неуверенно стоящий на ногах ребёнок, делает шаг вперёд, падает, поднимается, падает снова, останавливается, жалобно вздыхает, вновь пробует шагать. Где-то внутри нас и в мире, вопреки душащему гнёту товара, возрождается жизнь.
Наша бесчеловечность – плод цивилизации, ставящей прибыль выше человека
Система эксплуатации человека человеком, зародившаяся в период «аграрной революции» и получившая развитие с возникновением городов-государств, вмешивается в ход естественного развития мужчин и женщин, заставляя их подчиниться поведенческим механизмам, влияющим на их образ мыслей и чувственное восприятие, эмоциональные реакции, физиологию. Категорическая необходимость работы берёт своё начало в основополагающем принципе радикально нового устройства общества.
Целью бесконечного присвоения земных и человеческих ресурсов и полного на них права довольно скоро стало не обеспечение хлеба насущного, а накопление оплачивающих его денег. На первом месте оказывается не пропитание, а прибыль. В деньгах воплощён примат меновой стоимости над потребительной стоимостью. Накопительное свойство денег неразрывно связано с возникновением власти меньшинства в ущерб многим.
Взлёт продуктивизма3 подорвал, замедлил и сбил с пути запущенный обществами кочевников и собирателей процесс, который кое-как приближал человека, освобождающегося от животного начала, к его главной особенности – к самосозиданию.