XXVI
Моя горловая болезнь. Поездка по Северу. Операция
После спектакля кашель мой становился все хуже, хрипота усиливалась, голос был до того неприятен, что я просто стеснялась разговаривать с новыми людьми. Это начинало мне надоедать, а окружающих сильно беспокоить. На беду к нам заехал в Талашкино родственник покойной Ю.В.Якобсон, моей антикварши, с которой я много имела дела, когда собирала старину, известный петербургский горловой доктор Александр Васильевич Якобсон. Осмотрев мое горло и покачав головой, он ничего не сказал, но зато, когда он уехал, я стала замечать на всех столах медицинские книги с загнутой страницей, ясно говорившие мне, что в доме царит паника. Страницы, попавшие мне на глаза, трактовали о горловой чахотке. Киту была страшно расстроена и умоляла меня ехать на зиму в Аркашон. Уже завязалась переписка с какими-то господами, отдающими там виллы в сосновом лесу, и я почти сдавалась, видя нравственное угнетение окружающих, как вдруг мне пришла блестящая идея: не поддаваться страху и выслушать сперва мнение других авторитетов. Чтобы разубедить моих домашних, чтобы показать, что я лично нисколько не испугана, я задумала поездку в Кириллов-Белоозерский.
Потащив за собой целую компанию, Лидина, Зиновьева, Барщевского и др., я поехала в Москву, а Киту должна была тоже приехать туда, чтобы уже вместе пуститься в дальнейший путь. Я отлично видела, что Киту сопровождает нас, только боясь за мое здоровье, и я очень была тронута ее самоотвержением, зная, что она предпочла бы не расставаться с Талашкиным, где в это время начиналась уборка полей.
По приезде в Москву я пригласила к себе на консультацию доктора Преображенского, который осмотрел мое горло и нашел у меня полип, сидящий глубоко внутри гортани на голосовых связках. Предписав мне покой, он сказал, что полип настолько созрел, что можно приступить к операции. Но я заявила ему, что мне сейчас подвергаться операции неудобно, так как я в Москве проездом и собираюсь в путешествие по Северу. В первую минуту он пришел в ужас, но потом успокоился и на прощание сказал: "Только не простужайтесь".
Как и в первую мою поездку, Ярославль и Ростов очаровали меня, а Кириллов-Белоозерский, куда мы 48 часов ехали по Шексне на скверном пароходике, поразил меня своим величественным монастырем. Это — каменная крепость, построенная нашими предками для обороны целого края, со стенами, по которым могли бы проехать три тройки в ряд. Но монастырь этот в настоящее время в упадке. Там царит тупой разжиревший настоятель, которому бы только есть да спать, и десяток монахов, видимо, сильно пьющих и не имеющих в себе никакого смирения, я уже не говорю о святости. Один лишь иеромонах…*[81] произвел на меня большое впечатление. Он выделяется среди них, как голубь между коршунами, и совсем не ко двору этой братии. Он мечтал преобразовать монастырь в монашескую трудовую общину, где все работают наравне, ведут хорошее хозяйство и служат примером для края. Кроме того, он был ярым, страстным коллекционером древностей, понимал старину, и в его келье, которую мы посетили, находился настоящий маленький музей. Но все эти поползновения на упорядочение строя монастырской жизни, понятное дело, были приняты его братией в высшей степени недоброжелательно, его и боялись, и ненавидели.
Из Кириллова на двух тройках, в каких-то допотопных тарантасах, набитых сеном вместо сиденья, в котором мы потонули, уткнув носы в колени, отправились мы за 18 верст в Ферапонтов монастырь. Лет сто тому назад этот монастырь был богат землями и угодьями, потом земли были отобраны, постройки пришли в ветхость и половина храма совершенно разрушилась. Уцелевшую половину превратили в приходскую церковь.
За год до нашего приезда эти развалины и храм были превращены в женский монастырь, и мы застали уже в нем целый муравейник: семью монашек, восстанавливающих древнее убежище, в котором патриарх Никон провел в ссылке последние годы своей жизни. Некоторые постройки дошли до такой ветхости, что в них опасно входить, а потому кельи выстроены новые, рубленые. К счастью, стенная живопись в храме была не тронута, и еще ни одна пошлая и неумелая рука реставратора не осквернила ее.
Нас приняли очень приветливо, угощали, все охотно показывали, и мы расстались с монашками друзьями под очень приятным впечатлением от монастыря.
От Кириллова до Ферапонтова монастыря мы встретили по крайней мере три громадных озера дивной красоты. Некогда весь этот край был покрыт густыми и непроходимыми вековыми лесами. В них, скрываясь от преследований, селились русские люди в потайных глухих углах, сообщаясь между собой заветными тропинками. Они сплачивались в братства, молились, выходили на бой со зверьми, ловили рыбу и жили как в очарованном царстве… Теперь же эти чащи вырублены, долины и холмы оголены. Огромные, бесконечные берега озер пустынны, земля заброшена, дикость и запустение везде…