Вскоре в домике на шоссе расположилась больница. Потянулись со всех сторон больные. Мы старались, как могли, оказывать всяческое содействие и помощь больничному персоналу, но… я почему-то заслужила его нерасположение. Доктор, фельдшерица-акушерка принадлежат, очевидно, к числу тех "интеллигентов", которые видят в человеке с достатком врага, представителя ненавистного им класса "капиталистов", и считают необходимым чуждаться его и враждебно относиться к нему даже тогда, когда ничего, кроме доброжелательства и пользы, от него не видали, вероятно, тоже "прэнцэпэально"… И странное дело, есть масса людей со средствами, которые никогда не только пальцем о палец не ударят, не плюнут ради общественной пользы, а тут лезешь сейчас же с помощью и с сочувствием и только видишь взгляды исподлобья, недоброжелательство и злостную критику…
Среди моих учениц была одна, Маша Доронова, здоровая, сильная девушка, очень способная. Она прекрасно кончила курс нашей шестиклассной сельскохозяйственной школы, и самые большие успехи она оказала по садоводству и огородничеству.
По окончании школы я послала ее на мой счет в молочную школу Буман, Вологодской губернии, чтобы она усовершенствовалась в своих знаниях. Она оправдала мои надежды и отлично там занималась.
Еще когда она была во Фленове, Ярошевич не раз отличал ее успехи и, видимо, интересовался ею, а затем, через несколько лет, сделавшись сам управляющим сельскохозяйственной школой, женился на ней. Я часто получала от нее благодарственные письма за возможность продолжать свое специальное образование, а когда она сообщила мне о предстоящем замужестве, послала ей свое благословение и денежный подарок.
Ярошевич, покинув мою школу, сделался управляющим сельскохозяйственной школой д-ра Анисимова в Витебской губернии. Однажды, после женитьбы, он приехал во Фленово посмотреть школу и просил позволения явиться ко мне. Я приняла его и была рада увидать старое знакомое лицо, поговорить с человеком, с которым вместе работала, который видел все мои усилия, которого я отстаивала и который был свидетелем многих моих разочарований. Мы сидели в зале и долго разговаривали о школе, вспоминая прежних учителей, перебирая разные эпизоды и огорчения. Я рассказала ему, как в конце концов была вынуждена закрыть школу. Мы и не подозревали, что разговор наш оказался дословно, стенографически записанным гостившей у меня в то время Л.Сосновской. Рассказы Ярошевича ярко рисуют, как смутное время отразилось на нашей школе и что там творилось под влиянием "движения" девятьсот пятого года…*[97]
XXXII
История с Жиркевичем
Незадолго до революции я познакомилась с военным следователем Жиркевичем. Я видела его однажды в моем музее, и затем он прислал мне свою книжку в стихах, которую я перелистала, но не нашла ничего интересного. В стихах, написанных без малейшего признака таланта, он описывает свое детство. Из них я вынесла одно только впечатление, что автор в детстве был очень жестоким мальчиком… и больше ничего. И вдруг, много времени спустя, я в Сан-Ремо получаю от него письмо в таком тоне, как будто мы были с ним давнишние и хорошие знакомые. Он спрашивает меня, правда ли, что я увезла музей, и надолго ли, просит возвращаться скорее и не отнимать у Смоленска этих коллекций, говоря, что теперь в России хорошо и т.д., и т.д. Просил он также прислать ему мою фотографию, что тоже показалось мне очень странным. Я имею обыкновение всегда отвечать на письма, но так как я совсем мало была знакома с Жиркевичем, то, чтобы не отвечать серьезно на все его вопросы, - мне не хотелось рассказывать совершенно постороннему человеку о своих делах и намерениях — я решила ответить в шутливом тоне и послала ему фотографию домашней работы, где я снята под вековым масличным деревом с масличной веткой в руках. На обороте я написала, что приеду в Россию тогда, когда там все успокоится и наступит полный мир.
Жиркевич не угомонился и снова написал мне, предлагая приобрести у него хоругвь из какого-то монастыря в Вильне и каких-то, как он выразился, идолов. Покупать вещи заочно, да еще от мало знакомого человека — очень опасно, можно даром бросить деньги и нажить неприятностей без конца. К тому же в ту минуту я далека была от мысли пополнять мою коллекцию, до того ли было в это смутное время, когда мы все были в неизвестности относительно исхода беспорядков, когда я каждый день боялась услыхать, что музей разграблен. Я замедлила немного с ответом. Не получая его от меня, Жиркевич обратился с письмом к Киту, говоря, что писал мне, предлагая хоругвь и "идолов", и просил ее спросить меня, хочу ли я приобрести эти вещи. Она ответила отрицательно, зная, как я мало была расположена тогда что бы то ни было покупать. Жиркевич замолк. Я никак не думала, что эта неудавшаяся попытка завязать со мной коммерческие сношения создаст мне из него врага, с которым мне придется считаться несколько лет.