…И вот, спустя полгода, в отличный солнечный денек мы встретились в кафе. Светлана подбежала ко мне и выпалила срывающимся голосом:
— Можешь меня поздравить, я уже москвичка… Вышла замуж, все чудесно. Вон мой муж. Он физик. Великий. Ужасно его люблю.
Она упорхнула к столу в середине зала, где веселилась дюжина молодых людей. И сразу же от той компании отделилась… Таня, ленинградская подруга Светланы; она была прилично пьяненькой — схватила меня за руку, потащила танцевать.
— Ты тоже стала москвичкой? — спросил я.
— Нет. Приехала к Светке в гости, — Таня пристально посмотрела на меня, усмехнулась. — Завидуешь ее счастью?
Я неопределенно пожал плечами.
— И не завидуй! — Таня хитро прищурилась. — Не проболтаешься?.. Светка родила ребенка. Ему уже полгода. Теперь понимаешь, почему она спешила замуж?
— Не-ет, — протянул я, в самом деле ничего не понимая.
— Фу, какой ты глупый! — засмеялась Таня. — Светка была в положении, когда вы встретились.
…Когда я вышел из кафе, солнце уже давно скрылось за домами, но в окнах верхних этажей еще горел его отсвет — остатки золотого дня.
Не долго, но счастливо
Закат полыхал, как гигантский пожар; казалось, там, на дальнем холме, солнце сжигает верхушки деревьев и крыши домов; в лугах стелился не туман, а знойное марево. Наш раскаленный за день остров напоминал духовку — воздух стоял густой, липкий, тягучий. И соседство воды не спасало; даже наоборот — испарения от рукавов реки создавали определенный занавес, который, точно некий стеклянный колокол, превращал наш клочок земли в удушливый парник. Только когда начало темнеть, от воды потянуло прохладой и мы наконец смогли передохнуть.
Искупавшись, дочь собрала на поляне щепу, развела костер и стала готовить ужин. Я некоторое время любовался фундаментом нашего будущего жилья, который мы сложили из отполированных водой камней, потом подтащил к нему несколько небольших сосен (из числа топляка).
— Как ты думаешь, мать разыщет нас? — спросила дочь. — И к ее приезду мы успеем все закончить?
— Сегодня мы хорошо поработали. Если так пойдет и дальше, то дней за пять закончим. Главное — поставить стены и навесить крышу, а остальное доделаем быстро.
— Вот она ахнет. А то говорила, у нас ничего не получится.
— Она нас недооценивает.
— Это точно.
Мы выбрали исключительно удачное пристанище. Остров лежал посередине речного русла; с южной стороны, меж каменистых уступов, открывался пляж, с северной — течение нанесло груду топляка, отличного строительного материала — то, что нам было нужно. Кусок суши выглядел достаточно внушительно: имел в длину не меньше двухсот метров, на нем стояло с десяток берез и сосен, местами рос орешник, а среди цветов и трав виднелось множество грибов и ягод.
Утром, когда мы прибыли в деревню, которая теперь еле виднелась на горизонте, местные советовали остановиться выше по течению, где, по их словам, были обширные лесистые склоны, но нам сразу понравился этот заброшенный остров. Первой его увидела дочь. Мы пробирались с тяжелыми рюкзаками и этюдниками среди прибрежных зарослей и вдруг она крикнула, показывая в сторону излучины:
— Отец, смотри! Райский уголок! Какая выразительная колоритная листва! Вот с этой точки надо написать этюд.
Издали остров, действительно, отлично смотрелся: светлое мелководье, солнечная поляна и шапка зелени над ней.
— Этюды будем писать потом. Вначале надо застолбить место и обжиться.
В городе мы с дочерью решили провести отпуск как робинзоны: взять минимум необходимых вещей и попробовать пожить в экстремальных обстоятельствах. До этого мы примыкали к доблестному племени туристов и не раз ходили на байдарках по всяким рекам, жили в палатках, питались продуктами, которых всегда брали с избытком, купались, загорали, занимались живописью. Но в это лето решили поставить эксперимент, проверить себя, доказать самим себе, что мы что-то можем, что не зря каждое лето проводим на природе. Нас влекла опасность; мы хотели рискнуть, побывать на шаткой грани между возможным и невозможным.
— Ничего у вас не получится, — заявила моя бывшая жена. — Через три дня как миленькие придете в деревню. Да и к чему обрекать себя на такие мучения, не понимаю?! Вы едете отдыхать, писать картины или мучиться?! Просто смешно! Смешно и глупо! Ну ладно отец, но от тебя, Олеся, я этого не ожидала.
— Тебе, конечно, не понять, — сказала дочь и заговорщицки улыбнулась мне.
Дочери двадцать два года, она студентка Строгановки, одаренный художник; в ее работах все отмечают яркий, неуемный цвет, искреннее веселье. Она и в жизни такая: восторженная, нетерпеливая, непоседливая, немного взбалмошная, со склонностью к разного рода авантюрам. Говорят, она в меня и внешне, и по характеру. Возможно. Не случайно же ее тянет ко мне?! И она не скрывает, что я «ближе всех по духу». Наверно, это происходит оттого, что ее мать занимается неприметными будничными делами, а я веду пространные рассуждения о смысле жизни. Так или иначе, но дочь считает свою мать мещанкой, которая, правда, имеет хороший вкус и умело ведет хозяйство, а я, по понятиям дочери, — некий носитель возвышенных идей. Я не обольщаюсь на этот счет, знаю — такое разграничение во многих семьях. Дети до подросткового возраста всегда с матерью — срабатывает связь с телом, а позднее тянутся к отцу, который для них выполняет духовную функцию, как бы осуществляет связь с миром. Но главное, моя дочь общается с матерью ежедневно, а меня видит раз в месяц, а то и реже.