— Очень даже уразумел, раньше вас уразумел, да только перечить не смел. Как ни говорите — начальство, — обиделся Нефедов. — А теперь пусть хоть на губу садит — стопки не дам!
Но опасения Чернышева оказались напрасными. Вернувшись с учений, Чигарев и не заикнулся о водке. Он наскоро перекусил и заторопился в санчасть. Около заветного домика Володя замедлил шаги, постоял немного, глядя на окно, затянутое марлей, и нерешительно свернул в переулок.
— Володя, Володя! — раздалось из гущи кустов сирени.
Чигарев радостно улыбнулся, воровато стрельнул глазами по переулку и перемахнул через низкий забор. Ольга стояла под яблоней, смотрела на Чигарева, словно ждала его. Чигарев протянул к ней руки, обнял и осторожно повел к скамейке, стоявшей у стены дома.
Время для них летело незаметно. Они оба забыли о дивизионе, войне и удивились, отшатнулись друг от друга, когда к ним подошел рассыльный.
— Разрешите обратиться к доктору, товарищ капитан-лейтенант? — виновато откашлявшись, спросил матрос.
— Что у вас стряслось? — буркнул Чигарев таким тоном, каким обычно посылают к черту.
— Иванов животом мается.
Ольга тихонько и незаметно пожала пальцы Володи, как бы говоря: «Потерпи, милый, я быстро вернусь», и ушла. Но Чигарев не хотел оставаться один и пошел следом.
Ольга с катера вышла очень озабоченная.
— У него аппендицит. И, по-моему, последний приступ, — тихо сказала она. — Нужно немедленно отправить в Киев.
Чигарев нахмурился. Легко сказать — отправить! А на чем?* Единственная машина в ремонте, а катера сейчас, ночью, под мост не пропустят. Весь Днепр в наших руках, а ты не смей ходить ночью под мост!
— Вызвать скорую помощь из Киева, — распорядился Чигарев.
— Ему нужна срочная операция, — раздраженно сказала Ольга. — Скорая помощь — только потеря времени.
Наступила тишина. Стало слышно, как на катере сдавленно стонет Иванов.
— На катере прорваться, — посоветовал кто-то из матросов.
Еще два года назад Чигарев поступил бы именно так, но теперь он подумал: «А что из этого получится? На мосту стоят крупнокалиберные пулеметы, около них дежурят солдаты. Приказ обязывает их открыть огонь, и они откроют его. Матросы, бесспорно, ответят. Конечно, катер с Ивановым прорвется, но какой ценой? Не придется ли за одну жизнь отдать несколько?»
— Если Иванов пробудет здесь до утра, то я не ручаюсь за его жизнь, — торопила Ковалевская.
Чигарев бросил на нее один из тег взглядов, которые заставляют даже самого примерного подчиненного находить за собой вину и молчаливо вытягиваться.
И вдруг глаза Чигарева остановились на двух светлых точках, ползущих вдоль склона горы. Они росли, приближались. Скоро стали отчетливо видны фары машины. Она шла в Киев. — Оперативный! — позвал Чигарев.
— Есть, оперативный!
— Выслать пять матросов на шоссе. Остановить любую машину и пригнать сюда.
Оперативный дежурный еще только повторял полученное приказание, а матросы уже стояли за его спиной, поглаживая вороненые стволы автоматов. Ольга нашла руку Чигарева и незаметно, чтобы не видели матросы, прижала ее к своей груди. Она благодарила его и просила прощения за необдуманные слова. Чигарев возликовал: Ольга любит его! Он готов был хоть на себе тащить Иванова до Киева!
Машину пригнали очень скоро. Шофер оказался человеком покладистым и, когда узнал, зачем его задержали, не стал спорить и лишь попросил сделать отметку в путевом листе. Иванова положили на заднее сидение.
— Я скоро… Володя, — шепнула Ковалевская.
— Хорошо… Нефедов! Проводите… Иванова и обратно.
Машина тронулась. Сначала она ползла, переваливаясь с бока на бок, по кривым и узким улицам деревни, потом, выйдя на шоссе, понеслась к Киеву. С каждой минутой все ближе дома города, вот они замелькали по обеим сторонам дороги.
— Куда? — спросил шофер.
Ольга словно проснулась. Никогда еще ей не было так хорошо. И чувствуя себя виноватой перед Ивановым, она спросила:
— Не очень беспокоит? — Отпустило малость.
Катя читала книгу, когда у подъезда госпиталя остановилась машина и раздался настойчивый, требовательный стук в дверь. Она поморщилась и крикнула:
— Натка! Вставай! Наверное, опять начальство с проверкой приехало!
Наталья приподнялась на диване, поправила волосы, выбившиеся из-под косынки, и проворчала, направляясь к дверям:
— Могла бы и сама открыть.
— Больно мне нужно! — пренебрежительно фыркнула Катя.
Ей, действительно, никого не было нужно. Старые знакомые, навещавшие ее еще совсем недавно, не понимали, чем вызвана перемена, которая произошла с Катей. Она всех их встречала холодно и бесцеремонно выпроваживала за дверь. Даже заместителя начальника отдела кадров офицерского состава выгнала из своей комнаты, когда он явился с очередным предложением руки и сердца! Куда уж дальше?
Все удивлялись перемене в характере «доброй Кати», искали причину, высказывали самые различные предположения и не могли найти. Правда, первое время остряки говорили, что Катя всех прочих променяла на офицеров штаба бригады Голованова. Но и тут их скоро постигло разочарование: Катя искала с ними встреч, охотно беседовала, подробно выспрашивала о делах, но первого из офицеров, который попытался перешагнуть дозволенные границы, так отшила, что он стал избегать ее.
Только Наталья знала, что Катя хочет хоть что-нибудь узнать о Норкине, и одобряла ее поведение.
Внизу хлопнула дверь, и на лестнице раздались шаги. Катя поморщилась, уселась поудобнее и демонстративно уткнулась в книгу.
— Вот сюда, — слышен голос Натальи. Он ласковый и немного взволнованный. Нет, так с начальством не разговаривают. Катя захлопнула книгу.
Наталья быстро вошла в комнату и взялась за телефон.
— Что там, Натка?
— Матроса из дивизиона Норкина привезли, — бросила, не оборачиваясь, Наталья.
Некоторое время Катя сидела неподвижно, соображая, что это за матрос и как он попал сюда. Потом вдруг пришла мысль: «Раненые! Бой был!»
Катя выскочила в коридор, ворвалась в кабинет главного врача, где на диване спал дежурный, и крикнула, срывая с него одеяло:
— Раненых! Раненых привезли!
Дежурный врач еще сонно щурился, а Катя уже убежала дальше, подняла няню и даже единственного больного, скучавшего в госпитале из-за фурункула на шее. Катя всем нашла дело: дежурный врач ушел в операционную, няня побежала готовить палату, а больной матрос был оставлен дежурным у телефона.
Только отдав все эти распоряжения, которые она считала необходимыми, Катя вошла в приемную. Там сидели Ковалевская и незнакомый матрос. Его лицо болезненно морщилось. Кате стало немного стыдно за свою нервозность, но и радостно: нет раненых, не было боя!
Вскоре Иванова увели, и Катя с Ольгой остались одни. Они украдкой, с любопытством рассматривали друг друга. Катя — настороженно и с неприязнью, а Ольга — спокойно. Да это и понятно: Ольге казалось, что она нашла свое счастье, а Катя не знала этого, видела в Ольге только соперницу, может быть счастливую соперницу.
Однако желание узнать хоть что-нибудь о Норкине было так велико, что Катя не выдержала и спросила:
— О нем… вы ничего не знаете?
Ольга была счастлива сегодня и хотела сделать счастливыми всех. Она не могла и не хотела огорчать эту миловидную женщину. Ей захотелось передать другой хоть немного своего счастья, и она поспешно ответила:
— Нет… Да вы не беспокойтесь, он никому не пишет. Боёв еще нет, и не пишет, чтобы не разглашать военной тайны.
Катя оттаяла от дружеского тона, порывисто сжала руки Ольги и сказала:
— Спасибо… Большое спасибо!
Иванова оставили в госпитале. Машина снова несется по знакомой дороге. Ольга нетерпеливо покусывает губы: ей кажется, что машина еле-еле ползет.
Едва машина вошла в узкую улицу деревушки, как луч фар осветил Чигарева.
— Остановитесь! — почти крикнула Ольга.
— Ну как? — спросил Чигарев, нежно беря Ольгу под руку.