— Я пришел к вам, потому что дело, о котором пойдет речь, не просто секретное. Оно — сверхсекретное! Я еще раз подчеркиваю, Танечка, — сверхсекретное!
«А я не просто человек, я — сверхчеловек! Пришелец из космоса! Сам Господь Бог, наславший мор, — никак уж не меньше», — мысленно продолжила я про себя супертаинственную фразу моего посетителя, тем временем с сонной улыбкой разглядывая воробья, который как раз сел на подоконник и бойко зачирикал о чем-то своем, весеннем. Слава богу — не великом.
Обычно, когда мне приходится заниматься утром делами слегка с похмелья и все еще под впечатлением от ночных ласк, вывести меня из себя бывает очень сложно. В такие минуты я бываю спокойной, как бронетранспортер, и испытываю приятное умиротворение — во всем теле и в голове.
Коньяк вчера был славный, а Сергей — тот на сей раз просто превзошел самого себя! Все время горячо шептал в ухо: «Танечка, Танечка…»
— Танечка, я пришел именно к вам, потому что через надежного человека получил сведения, что именно вам можно доверить столь секретное дело и не опасаться при этом за утечку информации. Но прежде всего вы должны пообещать, что никогда, ни под каким видом никому не расскажете о том, что сейчас услышите от меня, — произнес Адам Егорович, поправляя очки, съезжающие на нос.
«Могила», — чуть не ответила я своему патетически настроенному клиенту, которого слушала вполуха, вспоминая, как ни с того ни с сего Сергей вдруг начал брызгать на мое голое тело коньяком «Хенесси», приговаривая, что такой коньяк требует, чтоб его смаковали, а ему будет гораздо приятнее делать это таким образом. Забавный он все-таки парень, мой Сережа! Нестандартный парень!
— Да, конечно, — ответила я рассеянно не менее забавному человеку, который все еще продолжал сидеть напротив и глядеть на меня во все свои громадные, многократно увеличенные очками глаза. — Информация, полученная от клиента, — коммерческая тайна, и, следовательно, тайна для кого бы то ни было, кроме меня. Этот закон я никогда не нарушаю.
— Вот и славно! — обрадовался Адам Егорович. — Я не буду брать у вас письменного подтверждения ваших слов. Хотя, по идее, надо бы, но, с другой стороны, я даже не знаю как. Но все же хорошо бы…
«Вот еще, — подумала я сердито, — чего захотел! Ему теперь от меня еще и какие-то письменные обязательства понадобились? Мало у него, что ли, в портфеле других бумажек? Ходит по всем офисам, квартирам и собирает до кучи. Может, у него хобби такое — справки коллекционировать? Нет, точно чокнутый. Пора гнать…»
— Может быть, вы сразу возьмете с меня еще подписку о невыезде? Или даже о невыходе из собственного дома? — спросила я без особой любезности, решив больше не нянчиться с безумцем.
Но Адам Егорович словно что-то сам прочел уже на моем лице и сразу же замахал обеими руками, давая понять, что хотел бы отменить и поймать в воздухе последние свои слова, которые не должны были вырываться наружу.
— Нет-нет-нет, только не сердитесь, Танечка, — сказал он. — Давайте продолжим наше дело, так сказать, в сугубо устном порядке. Вы не возражаете?
«А разве мы его уже начали?» — хотелось переспросить мне, но, посмотрев на часы, я увидела, что время Адама Егоровича еще не истекло, и поэтому лишь коротко кивнула.
Адам Егорович, набрав побольше воздуха в легкие, начал в красочных подробностях рассказывать мне историю, случившуюся в семнадцатом веке, и о том, что уже в наши дни в найденной переписке губернатора Новой Шотландии Амхерста с подчиненным ему полковником Букэ, комендантом крепости Форт-Питт в Северной Америке, обнаружены совершенно точные доказательства умышленного заражения американских индейцев оспой. Оказывается, подлый полковник Букэ нарочно доставил индейским вождям два одеяла и платок, находившиеся до этого в госпитале для больных оспой, и тотчас же после вручения этих «данайских даров» среди индейских племен штата Огайо вспыхнула серьезная эпидемия оспы, выкосившая насмерть около трех миллионов туземцев.
— Ну и что? — спросила я удивленно, выслушав его рассказ.
Может, он пришел попросить, чтобы я разыскала и наказала по заслугам полковника Букэ, жившего в семнадцатом веке? Чего уж там мелочиться? А потом выдала бумагу, по которой его казнили бы за это, к примеру, в 2200 году? Что нам с Адамом плюс-минус несколько столетий? Сущие пустяки!
— Как это — что? Танечка? Неужели вы и теперь не понимаете масштабов нашего дела?
Произнеся это, Адам Егорович посмотрел на меня с таким торжеством, что было очень трудно удержаться от смеха.
Глядя на его бумажки, я подумала: может, он тоже заразил свою макулатуру какой-нибудь оспой или холерой и теперь взялся из каких-то собственных зловредных побуждений за истребление частных детективов города Тарасова? И при этом почему-то решил начать с меня?
Не знаю, как насчет чумы или оспы, но бациллами безумия речи и бумаги моего не в меру разговорчивого посетителя заражены были явно, и, взглянув на часы, я решила действовать более решительно.
— Интересная история, — сказала спокойно. — Даже поучительная. Я нисколько не сомневаюсь, что вы знаете множество не менее любопытных исторических фактов, но мне некогда сейчас их выслушивать. Много срочной работы. Извините, но я вынуждена с вами распрощаться.
— Но то, что я вам сейчас рассказал, имеет самое непосредственное отношение к нашему делу! — воскликнул Адам Егорович. — Ведь я пытаюсь нарисовать, так сказать, обобщенный портрет того, что вам… нам с вами теперь придется искать. Но если вы хотите несколько сузить, говоря научным языком, аспект…
— Как можно сильнее сузить, — ответила я и теперь уже выразительно посмотрела на свои наручные часы. — Желательно — до двух минут, но можно даже еще сильнее.
— До двух минут? До двух минут? Но как это возможно? — заерзал на стуле Адам Егорович. — Хорошо, тогда я скажу вам то, что должен был сказать только в самом конце. В нашей лаборатории, в нашей сверхсекретной лаборатории пропали три пробирки с этим. Ну, с этим самым.
— С чем — с этим? — повторила я нетерпеливо.
— Этой ночью исчезли сразу три пробирки, — помолчав, сказал Адам Егорович. — Извините, я забываю, что это наш лабораторный жаргон. Точнее, пропали три небольших специальных контейнера. В одном из них были микробы инфекционной летроспирозной желтухи. Во втором хранились палочки Bacillus anthracis — говоря простым языком, это возбудитель сибирской язвы. А в третьем — pestis…
— А это еще что?
— Чума, — просто объяснил Адам Егорович и замолчал.
— Как? Настоящая чума? — поразилась я, мигом забыв о своих наблюдениях за минутной стрелкой.
— Ну да, та самая, — кивнул Адам Егорович. — О которой я не стал вам подробно рассказывать, чтобы сэкономить драгоценное время. Хотя тема — интересная и обширная, в каком-то смысле — мой конек!
— Конек? Погодите… Вы хотите сказать, что работаете в лаборатории, которая как раз занимается всей этой заразой?
— О, не только этой! — мигом оживился Адам Егорович, словно я действительно затронула его излюбленную тему. — Не только, Танечка! У нас хранятся еще и вирусы малярии, так называемой трехдневной лихорадки, а также — отдельно — особой тропической малярии плюс вирусы так называемой лихорадки денге и прелюбопытнейшей желтой лихорадки. Лично я потратил несколько лет на подробное изучение лихорадки долины Рифт. Но это, так сказать, больше в порядке хобби, по личному побуждению и по зову сердца. Случаи этой интереснейшей лихорадки зафиксированы пока только в Кении. Но, заметьте, в России я был одним из немногих, кто переболел этой болезнью из-за неосторожного обращения с вирусом.
Он бросил на меня интригующий взгляд.
— Если вас интересует более подробно спектр деятельности нашей лаборатории, то должен обратить ваше внимание, что мы, Танечка, занимаемся также изучением бруцеллеза, высеваем палочки туляремии, вирусами кори, а особенно гриппом — отдельно вирусами А и Б… Да мало ли! Но исчезло только то, что я вам перечислил. Самые опасные в общепринятом значении вирусы. И мне понятно почему.