И я учу, учу, учу. Какое длинное правило, какое скучное! А после правила еще и упражнение. Ну кто же по столько задает? Пожалели бы…
Наконец русский язык позади, и я принимаюсь за арифметику — скобки открыть, скобки закрыть… Потом за литературу, потом за географию. «Равнина называется плоской, если…» «Ах-ха-ха…» — зеваю я, из зажмуренного глаза выдавливается слеза.
Как приятно прижаться щекой к мягкой и прохладной подушке, перекрыться с головой широким одеялом — темно, тепло, уютно. А ночью проснешься, перевернешься на другой бок и еще крепче закутаешься в одеяло. Быстрей, быстрей надо учить.
«Равнина называется плоской, если…» Равнина, широкая равнина. Она вся, от края и до края, покрыта высокой мягкой травой, и я падаю в эту траву и засыпаю. Засыпаю…
И почему это по географии должны вызвать меня? В классе тридцать человек, я один… Нет, нет, так нельзя, нужно доучить, нужно обязательно доучить. Завтра, перед уроком, я обязательно доучу, а сейчас лягу спать. Но уж завтра, перед уроком…
Когда, запыхавшись, я вбежал в школу, кругом уже было тихо. Опоздал.
Стараясь не шуметь, быстро-быстро сбрасываю пальто, цепляю на крючок вешалки. Она вся, в два ряда, забита шапками, шарфами; а вот и пальто Павлика. Все, все уже пришли. Подхватив портфель, взбегаю по лестнице, а где-то дальше, за спиной, уже чьи-то шаги и скрипят двери… Директор!.. И я высоко подпрыгиваю, перескакиваю через ступеньки, цепляюсь за перила — выше, выше… Наконец коридор, классы. Из-за плотно прикрытых дверей — сдержанный шум, и каждая дверь шумит по-своему. Из пятого «Б» — голос Ксении Петровны, из пятого «В» — Елены Сергеевны, а в пятом «Г» смеется Сергей Антонович. Веселый человек Сергей Антонович! И у всех у них голоса добрые, спокойные. А из нашего пятого «А» — Егор Степанович. Ну что за голос!.. Как будто он уже видит меня.
На секунду останавливаюсь у двери и, передохнув, вхожу в класс:
— Можно войти?
У карты стоит Рябов. Одного уже вызвали…
Урок, конечно, прервался, и все ребята, очень довольные, уставились на меня. Особенно доволен Рябов.
— А-а, Гарин? — Егор Степанович поворачивается ко мне и усмехается. — А мы уже думали, ты не придешь сегодня. Ну, садись.
Павлик довольно суетится, поднимает крышку парты.
— Давно урок начался? — шепотом спрашиваю я.
— Только что.
Разложив на парте учебник и дневник, достаю ручку. Вот беда — перо сломано.
— Павлик, — шепчу я, — перышко есть?
— Нету.
И в это время Люся Королева оборачивается и кладет передо мной новое перо.
— Пожалуйста, — одними губами говорит она.
— Спасибо, — отвечаю тихо.
А я и не просил ее, сама… Улыбаясь, я вставляю перо.
— Люсь, у тебя карандаш есть?
И Люся дает карандаш. Теперь она ничего не говорит, а только улыбается. Чего бы еще попросить?..
В косичках у Люси большой голубой бант. Выставив карандаш, я осторожно вожу им по шелковистой ленте — Люся не оборачивается, молчит. Павлик хитро посматривает то на меня, то на Люсю.
— К доске пойдет Гарин, — говорит Егор Степанович.
Ну почему, почему я вчера не выучил географию? Ведь я мог раньше сесть за уроки. А разве я не мог выучить вечером? А утром?.. Как быстро и легко бы я выучил утром, на свежую голову. Встал бы полседьмого… даже без двадцати!
Забыл, забыл, все забыл.
— В нашей огромной стране, — медленно начинаю я, — стране…
Что же дальше-то?..
— …огромной стране…
— А какие, Гарин, бывают равнины? — перебивает Егор Степанович.
— В нашей огромной стране очень много равнин…
— Так, — говорит Егор Степанович и задумчиво потирает руки. — Ну хорошо. Какие равнины называются плоскими?
— Плоскими… э… плоскими…
Павлик отчаянно шелестит страницами.
— Плоских равнин очень много в Западной Сибири, — сказал я и обвел указкой Западную Сибирь.
Егор Степанович усмехнулся, встал, прошелся по классу.
Ну почему, почему я не встал полседьмого?
Молча смотрю я на карту — части света, голубые полушария. И прямо передо мной Африка, Египет. Синей корявой змейкой течет, извиваясь, Нил. «Привет тебе, Хапи»…
— Ну что ж, — вздохнул Егор Степанович, — рассказывай то, что знаешь.
…Когда я кончил рассказывать, он подошел к журналу и, низко склонившись, покачал головой:
— Троечка, Гарин.
Хорошо еще, что не двойка. А дома не скажу, потом как-нибудь.
Зазвенел звонок, Егор Степанович записал на доске задание и, свернув карту, ушел в учительскую. Началась перемена.
— Выходите из класса! — кричали дежурные. — Выходите!
Кто выходил, кто не выходил — спорили, шумели. Петька Харлашкин стул схватил и поставил его посреди класса.
— Кто перепрыгнет?
Никто не прыгал.
— Боишься?! — крикнул мне Петька.
И все посмотрели на меня. Люся тоже.
— Кто боится? — закричал я. — Я боюсь?! — и, разбежавшись, прыгнул через стул и вместе со стулом с грохотом полетел к стенке.
Сначала я ударился об стол, потом о подоконник, и трах — в окно… Стекло треснуло.
Ребята вскрикнули и вдруг все разом смолкли. Обернувшись, я увидел Софью Семеновну, нашего завуча. Крепко поджав губы и прищурившись, она смотрела прямо на меня.
— Сколько раз говорилось, — медленно и спокойно начала Софья Семеновна, — сколько раз говорилось, что на переменах все отдыхают в коридоре… — И, вдохнув побольше воздуха, вдруг прокричала: — Что в классе остается только дежурный!..
И все ребята тихо, по одному стали выскальзывать в коридор.
— А ты, Гарин, пойдешь со мной в учительскую.
И мы с Софьей Семеновной пошли в учительскую — впереди Софья Семеновна, я за ней. Мы шли по длинному широкому коридору, и все расступались перед нами; притихшие первоклассники испуганно жались по стенам…
В учительской было шумно: учителя, учительницы, знакомые, незнакомые… В углу, возле вешалки, разговаривал с Антониной Алексеевной Егор Степанович. Он стоял, упираясь указкой в пол, и покручивал глобус.
— Антонина Алексеевна! — Софья Семеновна подвела меня к вешалке. — Полюбуйтесь: ваш Гарин разбил в классе окно.
Антонина Алексеевна — наша классная руководительница.
— Подхожу я к классу, — взволнованно продолжала Софья Семеновна, — так вы знаете — такой грохот, будто потолок обрушился. Да кто же это, спрашивается, в классе через стулья прыгает?! Додумался!
— Эх, Гарин, Гарин, — покачал головой Егор Степанович. Сунул указку под мышку и отошел к столу.
— Ну, Гарин, что будем делать?.. — сердито спросила Антонина Алексеевна. — По географии тройка, замечания, окно разбил…
Я молчал.
— Нужно вызвать родителей, — сказала Софья Семеновна, успокаиваясь. — Кто из ребят живет рядом с тобой?.. Сергеев?
Дверь в учительскую открывалась, закрывалась, снова открывалась. В щель то и дело заглядывали наши ребята.
— Сейчас же отойдите от дверей! — кричала Софья Семеновна, и топот стихал в глубине коридора.
Но через минуту снова появлялись знакомые лица, они улыбались, кивали, успокаивающе подмигивали. Сзади всех испуганно выглядывал Павлик.
Счастливые!.. И я смотрел в коридор, как во время болезни на улицу.
Очень скоро в учительской ко мне привыкли. Все уже знали, что у вешалки стоит Гарин из пятого «А» — окно в классе разбил. Стоит — ну и пусть стоит.
— Прямо не знаю, — говорила Елена Сергеевна, — что мне с Голубевым делать. Ничего не учит. Вот сегодня еще раз спрошу его — посмотрим… — Елена Сергеевна вздохнула и задумалась.
Голубев — это из пятого «Г». Его вызвать собираются, а он там, наверное, носится, ничего не знает…