— Это вряд ли. Вряд ли она знает больше, чем отец. Но я спрошу, конечно.
Из дома мы направились в летнюю кухню, где на табуретке за столом замер Каюк, прижимающий к груди пожитки. Над ним бормотало починенное мной радио. Я уселся рядом с парнем, бабушка выставила тарелку с блинами и варенье, определила чайник на газ.
— Дети, вы не голодны? — И уставилась на Юрку.
Он втянул голову в плечи и помотал головой, жадно косясь на блинчики.
— Нет, спасибо, мы поели.
— А придется, — сказала она с нажимом.
Видно было, как Каюку хочется блинов, но он терпел, ждал чай. Тогда я взял один, мокнул в варенье и кивнул на тарелку. Юрка цапнул лакомство и принялся медленно есть. Молодец, не совсем он дикий, а вполне обучаемый. Может, и будет из него толк.
А я думал о том, как найти деда в огромной Москве, ведь, чтобы выяснить номер его телефона в справочной, нужны фамилия и адрес, которого я не знал. И вообще представления не имел, что делать, чтобы восстановить цепочку, которая к нему приведет.
Ладно, подумаю об этом позже. Сейчас мне предстоит неприятный разговор номер два и визит к папаше. Хотелось просто отрезать память о нем, выбросить и больше никогда его не видеть. Но увы, придется еще с ним не просто встречаться, но и проблемы решать, и не только эту.
Выпив чаю и распрощавшись с бабушкой и повеселевшим Юркой, который убедился, что его не съедят, а если кто и будет что-то есть, то он, и всякое вкусное, я отправился на остановку.
Здравствуй, отец. Давно не виделись. О деде я у него спрашивать не буду, чтобы не вызвать приступ гнева, разве что потом, но деньги… Вот и посмотрим, осталось ли в нем что-то человеческое.
К общежитию я приехал затемно, почти в десять вечера, обошел его, глянул в окно. Отец ложился рано и мог уже спать, но нет: в комнате горел свет. Ага, значит, молодые бодрствуют, и можно их осчастливить своим визитом. На успех я особо не рассчитывал, просто обязан был использовать все возможности, и, если отец даст от ворот поворот… Ну, нет, значит нет.
Уже знакомая щербатая дверь. Алкаши на пороге, среди которых — опухшая женщина с фигурой лягушки, в синих замызганных лосинах. Заплеванный коридор с исписанными стенами и облупившейся краской. Некоторые надписи такие старые, что, наверное, их авторы — в числе тех алкашей.
Скрипучий деревянный пол коридора. Прогорклый запах стряпни. Из-за каждой двери доносилось бормотание телека.
А вот и нужная дверь. Я постучал, не зная, что говорить. Сориентируюсь по ходу дела, от папаши можно ожидать чего угодно, вплоть до пинка под зад. В комнате завозились, что-то сказала мыша Аня. Щелкнул замок. Дверь приоткрылась, и на меня уставился отец через разделяющую нас цепочку.
Ага, внутрь меня он звать не собирается.
— Тебе чего? — спросил он раздраженно. — Еще позже не мог припереться?
На нем был клетчатый халат и тапки на босу ногу.
— У мамы рак, — сказал я как можно громче, и женщина в бигудях, несущая кастрюлю из общей кухни и проходящая мимо меня, сбавила шаг, прислушалась. — Я пришел просить денег, которые мы копили на телек, и ты их вынес…
Отец в долю секунды распахнул дверь, затащил меня в квартиру, схватил за грудки и прижал к стенке, закрыв обзор. Где была Мыша и что она делала, я не видел.
— Рома! — воскликнула она.
Отец приблизил свое лицо к моему и прошипел, обдав запахом алкоголя:
— Доигрался, да? Шуточки это, по-твоему?
Я уставился ему в глаза. Что за бред он несет?
— Отпусти. Что за кипеш?
Отец раздул ноздри, разжал кулаки. Я поправил рубашку, скосил взгляд на Анечку, сидящую на стуле, закинув ногу за ногу. В ее бокале было недопитое красное вино, на столе стояла бутылка.
— Что случилось, Рома? — спросила она.
Отец так и нависал надо мной, катал желваки, сжимал и разжимал кулаки. Я приподнял руки — на случай, если понадобится отражать удары, чуть сместился.
— У мамы диагностировали рак на начальной стадии, и теперь нужны деньги на лечение. Мы копили на телек…
— Заткнись, — рыкнул отец, и я замолчал.
Ясно, оно все еще старается выглядеть для Анечки героем. Если это поможет мне получить назад наши деньги, что ж, поиграем в мышку и молчаливую рыбку-меня.
— На лечение надо сорок тысяч, — косясь на него, сказал я и чуть улыбнулся — отец злобно отвернулся.
Да он боится свою мышку! Ладно, не дрейфь, не скажу, как ты с нами поступил. Я еще сместился, спрятавшись за него — чтобы Анечка не видела, как я провел по губам, показывая, что застегиваю рот на молнию. Отца отпустило, но недовольство все равно осталось. Наверное, он уже включил наши деньги в бюджет, а тут такое! Что ж, иногда, чтобы казаться благородным, нужно платить. Если быть, а не казаться, то и платить не надо, но он это вряд ли поймет.