— Ба. — Она обернулась, а я кивнул на гараж.
— Некогда сейчас этим заниматься.
Каналья смолк, думая, что мы разговариваем о своем, а не решаем его судьбу.
— Так вечером пусть, — продолжил я.
— Эльза Марковна! Ну пятьдесят граммов! Ну тридцать! — Он сложил огромные лапища в молитве.
Бабушка посмотрела на меня, на него, на стену гаража.
— Тридцать! — жалобно канючил Каналья.
— До чего себя довел, тьфу! — офицер-афганец! — пробормотала она, направляясь в летнюю кухню за стопкой самогона.
— Мать со стыда сгорела, совесть пропил, мозги пропил, — доносилось уже оттуда.
Вышла бабушка со стопкой, папиросой и трубкой. Прежде чем отдать самогон, она спросила:
— Инструменты хоть не пропил?
От предвкушения Каналья аж извертелся весь. Он смотрел на рюмку, и всей душой, всем сердцем стремился в нее, как мушка дрозофила — к браге.
— Обижаешь, мать! Это святое!
— Приходи в полседьмого, — приняла решение она, — посмотришь Колину машину.
— Так она сколько стоит? Десять лет? Тяжко будет. Проржавела вся, — подтвердил он мои опасения, бабушка сделал вид, что собирается уходить, и Каналья воскликнул: — Но я сделаю! Вот вам крест, сделаю.
Он протянул лапищу, схватил рюмку и опрокинул в рот. Потом жадно раскурил папиросу, а бабушка — трубку.
— Спасибо, Эльза Марковна! Так может, сейчас посмотреть, а?
— Проваливай. Сейчас некогда. В семь вечера приходи — разберемся.
Бабушка развернулась и зашагала прочь. Каналья понял, что без толку просить и поковылял домой, переваливаясь с ноги на ногу и опираясь на палку. Странно он как-то двигается. Я подошел к забору и глянул меж досок, провожая широченную спину Канальи.
У него не было левой ноги. Нормального протеза тоже не было, он ступал на самодельный деревянный. Значит, с большой вероятностью он не просто бывший офицер, а бывший боевой офицер.
— Доволен? — спросила бабушка, обернувшись ко мне. — Теперь весь вечер над ним стоять, пока он ковыряется.
— Пусть напишет список работ и необходимых деталей. Я бы с удовольствием постоял над ним сам, — сказал я, думая, что ради такого от тренировки можно и отказаться. — Мне нравится техника.
— Уж нет, мне придется. Если что поломает или сопрет — с тебя же спрошу.
Еще полчаса я пособирал смородину, а потом забрал деньги, которые занял у Каретниковых, и рванул на автобус, чтобы встретиться с Ильей и заскочить на работу к отцу.
Илья, стоящий в тени платана, заметил меня издали, помахал рукой и ринулся навстречу. Обнял, похлопал по спине.
— Пашка, как же я за вас рад! И что теперь?
Расстраивать его тем, что планирую и дальше работать, но не в таком ритме, я не стал.
— Раздать долги и радоваться жизни! — улыбнулся я. — Ты фотографии принес?
Он кивнул, вынул из кармана два снимка, оба старые, где Алисе лет одиннадцать, и она совсем ребенок, а потому трудно узнаваема: на одной она с куклой и двумя белыми бантами на голове, на другой — с распущенными длинными волосами, а не с каре. Но на обеих — настороженный волчонок, глядящий исподлобья.
— Микова… — сказал Илья и задумался, подбирая слова. — Я думал, она на меня наорет, как на тебя вчера, а она… Как подменили ее. Сразу собралась и пошла в отделение, повесив нос. Ни слова грубого.
— Может, осознала, что Алиса попала в беду? Волнуется?
— Да не то чтобы волнуется… — Илья повертел пальцами. — А как будто делает, что не хочется, но должна. Ты сейчас туда? — Он кивнул на запад, в направлении, где находилось здание РОВД.
— Ну да. Тебя внутрь вряд ли пустят, да и насчет себя сомневаюсь, папаша и вызвериться может.
— А потом?
— С тренькой не получится, надо помочь бабушке. Я к тебе после девяти заскочу, можно?
— Конечно, — ответил он, глядя вдаль.
Обиделся. Думал, что мы все время теперь будем проводить вместе, как в старые добрые времена. Очень не хотелось терять друга, и я не знал, что с этим делать.
— Поехали со мной, — предложил я просто чтобы сказать. — Ну я правда не могу соскочить, все уже договорено.
— Да понятно, — пожал плечами Илья. — Я поехал, да?
— Можешь подождать. Вдруг отец меня попрет…
— Я поеду. До вечера. И… удачи.
Он пожал мою руку и поплелся прочь, маленький, узкоплечий, потерянный, совсем не похожий на того человека, которого я помнил. И, самое неприятное, это было к лучшему, потому что с ним я не начал бы работать над операцией «пташки», а так все успею.
Постояв немного и пожелав удачи себе, я направился к зданию РОВД. Дежурный одарил меня лениво-любопытным взглядом, выглянул из-за конторки — интересно было, чего ж надо пацану.