— Главное про маньяка узнайте, — напомнил я, — который девушек ворует и убивает.
— Увнаем, — закивал Бузя с набитым ртом. — Фпафибо.
— До завтра, братва!
— Спасибо! — в один голос крикнули брат с сестрой.
Если Алиса бродяжничает, значит, сутки — и информация будет у меня. Если нет… Надеюсь, узнаю хоть что-то. У ментов тоже есть информаторы среди бывших сидельцев. Интересно, используют ли они бродяг? В любо случае другие информаторы мне не светят.
А теперь — к бабушке. Контролировать автослесаря Леху Каналью.
К ней я приехал раньше, чем она сама. И кухня, и дом были закрыты. Боцман поприветствовал меня, радостно гавкнув, и завилял хвостом — окончательно признал своим. Я открыл калитку, и он прыгнул мне на грудь, едва не свалив, принялся тыкаться мордой в лицо.
Кого никогда не понимал — людей, целующихся с собачками, которые лижут у себя под хвостом и не брезгуют валяющимся на дороге дерьмом. Но держать оборону не пришлось: донесся шлепок, Боцман оставил меня и рванул на звук. Оказывается, это упал абрикос, который пес заглотил, а потом посмотрел на меня виновато.
Во дворе на баррикаде из пустых ящиков стояла коробка с расквашенными абрикосами, которые бабушка рассчитывала пустить на самогон. Теперь понимаю почему она их убрала: чтобы Боцман не пожрал. Я выбрал один абрикос и съел, сообразив, что кормил бродяжек, а сам поесть забыл. Ладно, мелочи. Хотя я уже не пухляш, можно ни в чем себе не отказывать. Ожирение с таким ритмом жизни мне не грозит.
Интересно, сколько бабушка платит проводникам за транспортировку фруктов? Тетя Ира возит их бесплатно, но так будет не всегда. Нужно включить в статью расходов и это, и зарплату деда: все стороны должны быть заинтересованы. Ну и билет на самолет хотя бы в одну сторону. В мое время он стоил сорок-пятьдесят долларов. Сейчас, наверное, тридцать-сорок. То есть тридцать тысяч.
Если валютчик и правда заберет три пака, то есть семьдесят две пачки, я заработаю чистыми 338400. Уж билет смогу себе позволить.
В это неспокойное время люди открывали магазины, швейные мастерские, бары, пекарни. Рисковали, платили вымогателям, ездили закупаться — снова рисковали быть ограбленными. И никто не додумался заниматься мелким оптом, сбывать товар по точкам.
Точнее додумаются годика через два, появятся оптово-розничные склады, а пока все в наших руках. Чтобы не страдать от безделья, в сопровождении Боцмана я отправился бродить по огороду.
В сарае заливисто заголосил петух, ему ответил второй, хрюкнула свинья. Боцман вдруг насторожился и рванул к калитке. Значит, кто-то пришел.
— Эльза Марковна! — донесся низкий вкрадчивый голос.
Ясно кто пожаловал: Леха Каналья, гениальный автослесарь-пропойца.
Я побежал вслед на Боцманом, который гостю не обрадовался и серьезно его облаял.
Каналья был ростом под два метра, плечистый, мощный. И при этом выглядел он, как больная дворняга: седые патлы сбились в колтуны, ручища болтаются, глаза красные, воспаленные. Выйдя за калитку, я протянул руку.
— Здравствуйте, дядь Леша. Я Павлик, Эльзин внук.
— Привет, Павлик. Эльза скоро появится? — Он пожал мою руку.
Кожа у него была, как наждачка, а еще руки мелко тряслись. Н-да. Интересно, как он справится, если у него руки дрожат? Или, когда накатит, тремор пройдет?
— Скоро. Придется подождать, у меня нет ключей. Ты видел бабушкину машину?
— Помню ее еще при Николае. Потом — армия, война… — Он вздохнул. — Вернулся — ни Николая, ни машины. Думал, продали, а вон оно как.
Меня удивила структурированность речи Лехи. Несмотря на алкашеские мяукающие ноты, предложения он строил правильно, и чувствовалось, что грамотный был мужик.
— Афган? — спросил я.
Леха кивнул, снова вздохнул, посмотрел на свой протез.
— Командир автомобильного взвода. Был. Теперь ни… ничего! — Он махнул рукой и отвернулся. — Вот за что ребята полегли? Нас как будто нет, понимаешь?
— В Балашихе учились? — попытался сменить тему я, но Леха меня не слышал, баюкал свое горе.
— Нас двое осталось. Один целый, я без ноги. И зачем я выжил?
Ну вот, начинается. Как же спившийся человек напоминает ребенка! Отсыпьте намного сочувствия, налейте душевной теплоты. Причем плакать он и не думал: взгляд у него был злой, острый, как лезвие.
— Зачем? Спасти кому-нибудь жизнь, — сказал я. — Сделать мир лучше. Бросай пить, дядь Леша, и ты увидишь, сколько всего интересного!
Каналья набычился. Уже лучше, чем сопли размазывать!
— Ага… поучи меня жизни, — рыкнул он и сплюнул. — Учитель выискался…