Дед ничего не сказал, но его недовольство чувствовалось сквозь время и расстояние: он бросает свои важные дела, чтобы заниматься со мной всякой фигней.
А у меня останется всего двести баксов, и, если что-то пойдет не так и я лишусь денег, что хочу вложить в товар, раскручиваться придется практически с нуля.
— Обязательно будь на связи в среду вечером. Деньги очень большие, я волнуюсь.
Донесся его вздох. Если сейчас ляпнет, что я его достал — не сдержусь, и мы поссоримся. Почти штука баксов на кону!
— Ладно, — нехотя ответил он.
— Как там у вас дела в Москве? — спросил я. — Хочу узнать от тебя, по телеку наверняка врут.
— Еще как врут! — оседлал любимого конька дед. — Белый дом окружен, милиция дежурит круглые сутки, но депутаты работают, не расходятся, а мы их охраняем — на случай, если эти твари решатся на штурм. Это война, Павлик, настоящая война! Через канализационный люк по подземному ходу мы носим еду и воду, не спим, дежурим. Но если уехать из центра — там мирная жизнь, и всем все равно. А нас загнали, как крыс, и я не знаю, чем это кончится. С регионами связь держать сложно, но нас поддерживают по всей стране.
— Здесь тоже митинг был, коммунисты возле администрации проводили, а мы всем классом там…
— Это правильно! — перебил меня дед, его голос стал молодым, словно это говорил юноша, готовый броситься на амбразуру ради дела всемирной революции.
Если бы не опыт взрослого, я пытался бы его переубедить, объяснял, что он рискует понапрасну, теперь же просто поддакивал. Потому что вчера и сам горел, ощущал общность с толпой, всемогущество и верил, что не тварь дрожащая, а право имею.
Человек, в которого вселилась такая идея, утрачивает часть себя вместе с адекватностью. Если спорить, дед меня запишет во враги и, даже когда его отпустит, доверять мне он перестанет. Тут единственное, что можно сделать — поддерживать его по мере сил.
Спасибо, помогать не отказывается. Но на всякий случай я решил набрать товара наперед. Один гидроусилитель на «тойоту» сто пятьдесят баксов стоит. Хорошо клиент предоплату внес.
С дедом я проболтал десять минут и, удивительное дело, мне передалось негодование, что на мнение половины населения страны наплевали, и эти люди вышли на улицу. Так им кажется, что они могут остановить маховик истории, не учитывая, что все политические события закономерны, зерна того, что творится сейчас, заложены десятилетия назад, а теперь они не просто проросли, но и успели вымахать в баобабы.
Бабушка все это время стояла в проеме двери, слушала.
— Ничего не меняется, — ответил я. — Товар ты когда тете Ирине передаешь? Завтра же, правильно?
— Да, — кивнула бабушка.
— Надо деду деньги передать и еще — список автозапчастей и мелочевки, которой друзья торгуют.
Бабушка подумала и сказала:
— Лешка весь в работе, нам скоро придется искать водителя. И платить ему тысячу за услугу.
— Пятнадцать тысяч в месяц, — проговорил я.
Мы подошли к Каналье, наворачивающему круги вокруг машины.
— Леш, завтра отвезешь на вокзал, как обычно? — спросила бабушка.
— Все в силе, — кивнул он. — Я ведь обещал.
Я достал конверт с частью денег, там было четыреста баксов, повертел его в руках.
Еще четыреста пятьдесят возьму из заначки, что у бабушки, и добавлю к этим. В голове вихрем пронеслось: а вдруг тетя Ира вскроет его, прикарманит мои 850 баксов и скажет, что украли? А вдруг их правда украдут? За эти деньги можно купить «москвича» в идеальном состоянии, или комнату в коммуналке, или домик на выселках, или убитую однушку в промзоне. По сути, я покупаю товар на все и жутко рискую. Хотелось передать деньги частями, перестраховаться.
Но так я рисковал надолго остаться без товара, потому что не помню, что и как будет в Москве. Наверняка объявят комендантский час. Может, и рынки перестанут работать. И есть маленькая вероятность того, что в этой реальности полыхнет по-серьезному, и военные встанут на защиту Белого дома, тогда заваруха затянется.
Бабушка подошла к «Победе», задумчиво погладила ее бежевое крыло.
— Леш, натаскаешь меня? — спросила она у Канальи, опершегося о машину.
Тот курил и чуть дымом не подавился. Мне захотелось переспросить, не ослышался ли я. Или пятнадцать тысяч, что уходят в бездну, пробудили в ней жабу?
— Конечно! — радостно отозвался он. — Вот прямо сейчас за руль и садитесь.
Бабушка оробела, как школьница на первом свидании, движения ее стали скованными. Заняв место водителя, она проговорила жалобно: